Безупречные создания
Шрифт:
К тому времени, как Анна Степановна пришла будить свою воспитанницу к завтраку, Бельская успела умыться и привести себя в порядок. Классную даму она встретила с улыбкой. На все её вопросы отвечала приветливо и уверяла, что спала превосходно. Про дневник и часы Лиза промолчала, равно как и про иные свои подозрения. Не желала доводить до скандала, раз уж все вокруг убеждены, что имел место несчастный случай, а не убийство.
За трапезой она кушала простую овсянку и булку с маслом, а сама размышляла о том, почему и вправду не арестовали никого из преподавательского состава.
Разумеется, всё это было неправдой. Лиза отлично знала Анну Степановну. Та и носа из института не высовывала, а о девочках заботилась исправно и терпеливо. Возможно, побаивалась их высокопоставленных родителей. Но всё равно следствию надлежало ответственнее опросить Свиридову. Но девушка не видела более ни Шаврина, ни иных следственных приставов в стенах института. Конечно, они могли и разминуться. Смольный большой. Но у неё сложилось впечатление, что вообще посетителей стало гораздо меньше.
Утром девочки по обыкновению занимались гимнастикой на свежем воздухе. Затем посетили урок французского языка, где читали вслух по ролям пьесу Мольера. После чего настал черёд урока математики, скучнейшего и ужасно длинного, за которым, наконец, наступило время для занятия по химии.
Пётр Семёнович встретил класс в привычном расположении духа: хмурился и ворчал на глупых девиц, которым лишь бы крестиком вышивать, а не науку двигать. Однако же ни словом не обмолвился о смерти своих учениц, а на Лизу глядел не чаще обычного. «Ермолайка» всего один раз позволил себе чуть резкое замечание:
– Бельская, если вы позволите у вас списывать, я оставлю после уроков и вас, и ту юную особу, которая у вас списывает. – При этом его кустистые, нависающие над серыми глазами брови сошлись к переносице, в той глубокой, суровой морщинке, которая, пожалуй, не разгладится уж никогда.
Если бы не беспрестанное ворчание с нотками презрения в голосе и кислое выражение лица, Пётр Семёнович не казался бы столь уж неприятным человеком.
Небольшого роста, седенький, с пушистыми кучерявыми волосами и не менее пушистыми бакенбардами, чуть полноватый Ермолаев издали выглядел слегка трогательно. Ему было уж немного за пятьдесят. Он носил старомодные сюртуки и шейные платки. Его супруга давно умерла, а единственная дочь получила образование здесь же, в Смольном институте, и теперь работала гувернанткой. Отца навещала редко. Возможно, как раз из-за его вздорного характера.
Ермолаев за словом в карман не лез. И если с начальством он придерживался субординации, а коллег попросту терпел, то его ученицам доставалось на орехи без поблажек. Но Петра Семёновича в Смольном уважали. Учителем он был отличным, пусть и излишне требовательным, да и сам стремился от современной науки не отставать. Посещал лекции в иных институтах и общался с учёными. Вроде бы даже состоял в переписке с неким светилом из Франции.
Лиза очень сомневалась, что подобный человек вообще
Вот и сегодня «Ермолайка» строго спрашивал урок, объяснял новую тему и не показал ни одного опыта своим воспитанницам, но зато привычно понукал их, когда пришло время решать очередные уравнения.
Разговор на личные темы с ним не состоялся по одной простой причине: сразу после урока Пётр Семёнович выдворил девушек в коридор и запер кабинет, сославшись на собрание в учительской.
Бельская решила, что непременно отыщет его после обеда. Она пошла с одноклассницами на чай, а затем посетила оставшиеся нудные уроки.
Как нарочно, время тянулось бесконечно долго. На обед подали пресный овощной суп, отварную телятину и макароны, но зато к чаю предложили кулебяку с земляникой. День за окнами стоял погожий, поэтому девушкам позволили отправиться на прогулку в сад. Лиза сослалась на то, что хочет пойти к себе за соломенной шляпкой от солнца, но обязательно ко всем присоединится, и потихоньку отделилась от одноклассниц.
Шляпу девушка всё-таки взяла, а вместе с ней захватила и тетрадку по химии. Просто как предлог для разговора. Возможно, стоило придумать что-то поизящнее сложной задачи на молярный объём, но у Лизы просто на это не оставалось времени. По пути к кабинету Ермолаева она пыталась продумать все возможные варианты развития их беседы, но так вышло, что девушка и близко не подобралась к истине.
Уроки давно завершились. В это время Пётр Семёнович обычно либо занимался с кем-то дополнительно, либо проверял тетради и готовился к занятиям на следующий день.
Уже на подходе к распахнутой двери его кабинета Бельская услышала голоса. Первый, возмущённый и чуть язвительный, несомненно, принадлежал Ермолаеву. А вот второй мужской голос девушка не признала вовсе. Обладатель приятного, чуть монотонного баритона показался Лизе незнакомым человеком.
Девушка остановилась в шаге от двери так, чтобы её нельзя было заметить из кабинета, и прислушалась.
– …у неё не имелось никаких подобных предрасположенностей вовсе! – донеслась до неё недовольная реплика Петра Семёновича. – Предмет мой она люто презирала, как и все её подружки. Брала одной лишь зубрёжкой.
– И тем не менее вы ставили ей четвёрки, а она очень тепло отзывалась о вас и о вашей учебной дисциплине, – мягко возразил второй голос.
– Тепло? – Ермолаев усмехнулся. – Помилуйте. Её из всех химических реакций на свете волновала лишь одна: с помощью чего осветлить волосы так, чтобы случайно не облысеть.
– Полагаете, она могла прибегнуть к чему-то в косметических целях? И Ольга Николаевна тоже?
– Сильно в этом сомневаюсь, голубчик. Вы вздумали искать место, где растаял прошлогодний снег.
– Намекаете на тщетность моих попыток понять, что произошло на самом деле?
– Я ни на что не намекаю. Но скажу вам так: мои уроки тут ни при чём. Как именно ваша наречённая приняла яд, мне неведомо. И никому неведомо. Да и сама она вряд ли то осознала, иначе бы сразу побежала в лазарет. Поэтому и сказано, что произошёл несчастный случай.