Безутешная плоть
Шрифт:
Она опять стучит, настойчивее. Ты открываешь окно.
Женщина немного расслабляется.
– Они все такие? – спрашивает она, мотнув головой на оконную решетку.
Ты наконец киваешь и добавляешь:
– Кроме туалета. Но оно крошечное.
– Тогда открой мне, – просит она.
– Попробуй там, – машешь ты в сторону окон Берты и Мако и, когда она открывает рот, чтобы дальше тебя уговаривать, выдумываешь: – Я потеряла ключ!
– Псс, – втягивает посетительница воздух сквозь зубы.
Она крадется вдоль стены, топча настурции, которые усердно поливала
Минуты идут, а ты лежишь под одеялом, размышляя, что лучше: чтобы женщины твоего соседа были у него в кровати или у тебя за окном. Когда хихиканье в комнате Шайна затихает, ты зажмуриваешь глаза, понимая, что имеешь дело и с тем и с другим. Через пару минут густой тишины из комнаты соседа доносится невнятное бормотание, за которым следует краткий выплеск шепота. Еще через несколько минут глухой стук говорит тебе, что кто-то неловко пытается открыть маленькое окно ванной.
В коридоре скрипят двери, остальные соседки выбегают в коридор.
– Чи-и? Что происходит? – Голос Мако просачивается под дверь.
– Всё эти! Вот достали! Сами же и напросились, – шипит Берта.
– Может, она ушла? – робко спрашивает Мако.
– Ага! Уйти оттуда, куда сама притащилась? – язвит Берта. – Иве, Мако, какая женщина так поступит? Если у тебя есть хоть какой-то разум, скажи мне, куда он подевался?
– Она тебя разбудила? – шепчет Мако, умиротворяя Берту сочувствием. – Она стучалась и ко мне в окно.
– А чего бы иначе я вышла? – огрызается крупная женщина. – Я сказала, девушка, перестань стучать, как будто окно твое. И разве тебе неизвестно, что это и не окно твоего мужа, спросила я. Ты только посмотри на нее, думает, что сахар покупают не в магазине на собственные деньги, а на идиотские члены Шайна.
– Они за ним бегают, – соглашается Мако тонким дрожащим голоском.
Берта с отвращением фыркает, как всегда, когда смакует чужие несчастья.
– Ха, спорю, его мать проводит жизнь в слезах, потому что ходит за полдесятком, если не за десятком детишек. Если бы я была матерью Шайна, я бы его удержала. Спустила бы, как дерьмо, и все бы кончилось.
– Тсс, – предупреждает Макомбореро. – Что, если он тебя услышит?
– Тогда и посмотрим! – гогочет Берта.
Пока соседки беседуют, в палисаднике поднимаются беспорядочные крики.
Ты медленно вылезаешь из кровати, нашаривая ногами парусиновые туфли. Не желая иметь ничего общего с этой суматохой, ты тем не менее понимаешь, что нужно быть в курсе, нужно позаботиться о своей безопасности. Рассудив, что лучше бы никто тебя не видел в заношенной ночной рубашке с оторвавшимися пуговицами, ты натягиваешь джинсы и футболку.
Когда ты появляешься в коридоре, Берта открывает дверь и выходит на улицу. Мако спешит за ней, а ты выходишь следом.
В саду хозяйка, выходя из-за дома, торопливо обматывается замбийской юбкой [16] .
Она, ты, Берта и Мако сходитесь и всматриваетесь в клокастую траву. В самом центре, на пыльном пятачке открытого пространства, непрошеная гостья
На ней бледных цветов блузка с вздымающимися на груди рюшами, как будто она явилась на званый ужин. Наряд завершают тонкие темные лодочки.
16
Кусок ткани, обматывающийся на бедра, традиционный замбийский наряд.
Она нашаривает пуговицы сначала на блузке, затем на брюках. Ты в ужасе смотришь, как она дергает молнию.
– Смотри! – кричит она. – Посмотри на меня! Я сейчас сниму одежду, Шайн, я сделаю это. И хочу посмотреть, что ты будешь делать.
– Качасу [17] , – говорит Берта. – Или зед. Никогда не видела, чтобы женщина пила такую жуткую жесть.
Ты смотришь, и на глазах у тебя слезы. Безумие женщины напоминает панику, охватившую тебя несколько часов назад, когда Шайн стоял у тебя под дверью. А если бы ты была моложе? Что бы ты сделала, если бы кто-то вроде Шайна, работающего бухгалтером, обратил на тебя внимание? Резкие слова Берты звучат у тебя в ушах. Ты вспоминаешь Гертруду, камень в твоей руке, и у тебя сводит живот. Ты отходишь от Берты и своих воспоминаний поближе к Май Маньянге.
17
Нелегальный традиционный крепкий спиртной напиток.
Женщина стаскивает блузку и отшвыривает ее в сторону. Та повисает на острой пампасной траве. Она шарит руками по плечам, чтобы стянуть бретельки лифчика. Пальцы ищут, ищут бретельки. Когда ей наконец удается справиться с молнией, даже Берта не фыркает, потому что исступление исходит от женщины огромными волнами, пока, как дым, не заволакивает все вокруг.
Раздраженно вздохнув, хозяйка разгоняет морок. Она смотрит на окна Шайна, где погашен свет, затем еще раз на взбесившуюся женщину.
– Шайн убрался, – ухмыляется Берта. – Давно пора.
Ты и Мако соглашаетесь, и Берта добавляет:
– Я долго ждала. Я хочу привести сюда кое-кого с работы.
Вдова Маньянга сердито шепчет:
– Что здесь делает эта малявка? – Хозяйка использует приставку «ка-», обозначая женщину Шайна мелким, пустым, не достойным внимания объектом. – Кто ей сказал, – кричит она, – что это место, куда можно вот так приходить и такое вытворять? Где она это слышала? У меня что здесь, бордель?
Берта фыркает, и в этом фырканье несколько вариантов ответа на вдовий вопрос. Ты молчишь. Мако дрожит.
Полуголая женщина продолжает кричать. Через секунду, победив молнию, она стаскивает с себя брюки, ерзая и подскакивая, как танцовщица популярного ансамбля румбы.
Берта смеется, обрывая непомерное хозяйкино негодование. Используя передышку и соображая, что можно сделать, вдова подтягивает юбку, расправляет плечи и надувает губы.
– Мария! – Вдова набирает воздуха и выбрасывает вперед правую руку.