Безвременье и временщики. Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов» (1720-е — 1760-е годы)
Шрифт:
Свадьба была у одной из моих служанок. Брак был предложен родителям девушки. Они одобрили его и пришли, как принято, спросить моего согласия. Когда оно было получено, жених прислал ей подарок: гребень, румяна и мушки; после этого ему было разрешено впервые увидеть ее. Они обменялись кольцами и обещанием вступить в брак; свадьба была назначена через неделю. С этого времени до дня свадьбы ее подруги поочередно находились при ней день и ночь, беспрестанно пели песни, оплакивая предстоящую разлуку. В назначенный день они, проливая обильные слезы, попрощались с нею по обряду. Родственники жениха пришли за нею и ее приданым, состоявшим из кровати, постели, стола и картины с изображением ее покровителя-святого. Моей горничной позволили пойти вместе с нею, что явилось большой честью, ибо никому из подруг невесты не разрешается идти вместе с ними.
Насчет остального, то для удовлетворения Вашего любопытства я должна отослать Вас к Библии, и, не смея препятствовать Вашим столь благим занятиям, прощаюсь.
Мадам,
Вы,
Брат проводил княжну до дверей зала, где ее встретил царственный суженый, сопроводил ее к одному из кресел, а в другое сел сам. Хорошенькая жертва (ибо я княжну считаю таковой) была одета в платье из серебряной ткани с жестким лифом; волосы ее были завиты, уложены четырьмя длинными локонами и убраны множеством драгоценных камней, на голове — маленькая корона; очень длинный шлейф ее платья не несли. Она выглядела спокойной, но была очень грустна и бледна. Посидев какое-то время, они поднялись и подошли к алтарю, где он объявил, что берет ее в супруги; затем отдал ей свое кольцо, а она ему — свое, и он укрепил свой портрет на запястье ее правой руки; затем они поцеловали Библию, архиепископ Новгородский прочел краткую молитву, и император поцеловал ее. Когда они снова сели, он назначил кавалеров и дам ко двору невесты и пожелал, чтобы они сразу приступили к своим обязанностям. Они подошли поцеловать ей руку; жених, держа в своей ее правую руку, подавал ее каждому подходившему, поскольку все совершили эту церемонию. Наконец, к всеобщему удивлению, подошел несчастный покинутый обожатель. До этого она все время сидела, не поднимая глаз; но тут вздрогнула и, вырвав руку из руки императора, подала ее подошедшему для поцелуя. На лице ее в это время отразилась тысяча различных чувств. Юный монарх вспыхнул, но подошли другие засвидетельствовать свое почтение, а друзья молодого человека вывели его из зала, посадили в сани и как можно скорее увезли из города. Поступок этот был в высшей степени опрометчив и безрассуден и, осмелюсь сказать, неожидан для княжны.
Юный монарх открыл с нею бал, который скоро закончился к ее, насколько я могу судить, большому облегчению, ибо все ее спокойствие улетучилось после этой опрометчивой выходки и на лице ее теперь не отражалось ничего, кроме страха и смятения.
По окончании бала ее препроводили в тот же дом, но теперь она ехала в собственной карете императора с императорской короной наверху, причем одна, в сопровождении гвардии.
Но Вы станете упрекать меня, если я не опишу императора. Он очень высокий и крупный для своего возраста: ведь ему только что исполнилось пятнадцать. У него белая кожа, но он очень загорел на охоте; черты лица его хороши, но взгляд тяжел, и, хотя император юн и красив, в нем нет ничего привлекательного или приятного. Он был одет в платье из светлой ткани, отделанное серебром. На его невесту смотрят теперь как на императрицу, но все же, я полагаю, если бы можно было заглянуть ей в сердце, то стало бы ясно, что все это величие не облегчает страданий от разбитой любви. И действительно, только низкие души способны ради власти отречься от любви и дружбы.
Не поддавайтесь лени и не забывайте, что есть на свете такое существо, как я, и проч.
Мадам,
очень любезно с Вашей стороны проявить беспокойство обо мне, и я избавила бы Вас от него скорее, если бы разрешили отправлять почту. Я отправляю это письмо с курьером, которого снаряжает министр, так как не знаю, дойдет ли письмо почтой, хотя сейчас, кажется, все вошло в обычную колею. Когда я писала последний раз, весь свет (имею в виду здешний свет) готовился к пышной свадьбе; она, назначенная на 19 января, приближалась. 6 января ежегодно устраивается торжественная церемония, которую русские называют «освящение воды», и воспроизводит обряд крещения нашего Спасителя Св. Иоанном. По обычаю, государь находится во главе войск, которые выстраиваются в этот день на льду. Несчастная хорошенькая избранница императора должна была в тот день показаться народу. Она проехала мимо моего дома с гвардией и свитой — такой пышной, какую только можно себе представить. Она сидела одна в открытых санях, одетая так же, как на церемонии обручения, а император (в соответствии с обычаем этой страны) стоял позади ее саней. Не припомню другого столь холодного дня, и я с ужасом думала о том, что нужно ехать на обед ко двору, куда все были приглашены и собирались для встречи юных
Около девяти утра императрицей была провозглашена вдовствующая герцогиня Курляндская [63] . Она — вторая дочь царя Ивана, старшего брата Петра I. Этот царь Иван оставил трех дочерей. Старшая замужем за герцогом Мекленбургским, и когда его изгнали из его владений, она вернулась сюда, где и находится со своей единственной дочерью. Вторая была замужем за покойным герцогом Курляндским, который прожил не более шести недель после своей женитьбы; она остается вдовой. Третья — до сих пор здесь, незамужем. Так как род Петра I по мужской линии пресекся, обратились к наследницам его старшего брата. Причиной, по которой обошли старшую сестру, явилось то, что у нее есть супруг, к тому же беспокойный. Новая императрица находится в Курляндии, но скоро ее ожидают здесь. Я думаю, Ваше доброе сердце обеспокоено судьбой юной бедняжки, которую разлучили с любимым человеком, а теперь она лишена даже слабой награды — величия. Мне говорят, что она переносит это героически. Она говорит, что скорбит о потере как подданная империи, но как частное лицо радуется, поскольку кончина императора избавила ее от больших мук, чем могли бы выдумать величайший деспот или самая изобретательная жестокость. К своей будущей судьбе она вполне безразлична. Ей представляется, что, преодолев свое увлечение, она с легкостью вынесет все телесные страдания.
63
Ночь с 18 на 19 января 1730 года вошла в историю как попытка ограничения «верховниками», членами Верховного тайного совета, самодержавия Анны Ивановны. Они вынудили подписать ее ограничительные «кондиции», которые она, приехав в Москву из Курляндии и разобравшись в обстановке, разорвала. Самодержавие было восстановлено. — Коммент. сост.
Джентльмен, видевшийся с нею, сообщил мне следующее о своем разговоре с княжной. Он сказал, что нашел ее совершенно покинутой, при ней были только горничная и лакей, которые ходили за нею с детства; когда мой собеседник выразил свое возмущение этим, она сказала: «Сэр, вы не знаете нашей страны». К тому, что я уже описала, она добавила, что ее молодость и невинность, а также всем известная доброта новой императрицы вселяют в нее надежду, что она не подвергнется никакому публичному оскорблению, а бедность для нее ничего не значит, ибо ее душа занята единственным предметом, с которым ей будет приятна любая уединенная жизнь. Заметив, что собеседник мог подумать, будто под словами «единственный предмет» она подразумевала своего прежнего возлюбленного, княжна поспешно добавила, что запретила себе думать о нем с той минуты, когда эти мысли стали преступными для нее, но что теперь она имела в виду свою семью, действия которой, как она чувствовала, осудят. Она же не в состоянии преодолеть в себе естественную привязанность, хотя они принесли ее в жертву тому, что теперь их погубит.
Вы, мадам, судите всегда столь справедливо и не нуждаетесь в подобном для размышлений о суетности всех наших земных стремлений; о том, что каждый час нашей жизни свидетельствует, сколь преходящи и незначительны наши радости; в наших разочарованиях нас должна утешать мысль о недолговечности всего сущего. Хорошо, что мне пришли сказать об ожидающем курьере, не то, продолжай я в том же духе, я наскучу Вам. Поэтому добавлю лишь: ничто сейчас не угрожает ни нашей жизни, ни нашему имуществу, а когда такое с нами (по крайней мере со мной) бывало, я вела себя с большей решимостью, чем Вы могли ожидать, зная трусихой Вашу, и проч.
Мадам,
благодарю Вас за стулья. Они очень милы, и я вся в работе. Но поскольку Вы требуете этого, я продолжу писать Вам длинные письма, хотя меня и удивляет, как Вы можете желать более двух строк, получив столь многочисленные утомительные эпистолы, которые, мне кажется, должны напоминать писания Габриэля Джона, где есть предисловие и постскриптум и очень немногое между ними, так что основная часть книги идет как бы между прочим.
Вы спрашиваете, как я провожу время. Я приведу Вам дневник одного дня. Случаев же, вносящих разнообразие, так мало, что по нему Вы можете судить, чем я занималась с тех пор, как покинула общество друзей.
Поднимаюсь в шесть часов — вот какой я сделалась простолюдинкой, — чтобы, осмотревшись и распорядившись по дому, к восьми выйти к завтраку. Покончив с этим, занимаюсь с учителем французским в продолжение часа; затем удаляюсь в свою комнату и либо рукодельничаю, либо читаю до двенадцати и одеваюсь к обеду, который у нас в час. После обеда мы недолго болтаем, а затем снова работаю или читаю до шести, когда мы отправляемся подышать воздухом — в карете или пешком — до восьми часов. В этот час мы всегда ужинаем, а спать ложимся в десять. Так постоянно проходит почти каждый день. Разве что иногда между семью и восемью мы отправляемся в собрание, уже упомянутое мною в одном из писем.