Безымянная могила
Шрифт:
– Я же тебе говорю: за тобой нет слежки. Ты - из семьи язычников, под общие законы не подпадаешь. Досье на тебя у нас не заведено. Наверное, считают, что ты на римлян работаешь.
– Ты разочарован во мне, Дидим? Ты уже думаешь: не стоила овчинка выделки.
Дидим встал.
– Выводы делай сам. Я сказал все, что знал. Фомы рядом нет, с ним я не мог разделить свое знание. От тебя я ничего не хочу, и советы свои врачебные оставь при себе.
– Он отвернулся к морю.
– Тебе же я желаю от всего сердца мира и благополучия.
Лука стряхнул с ладоней песчинки, потеребил свою седеющую бороду, глядя на пятно пота, расплывающееся по ткани на спине Дидима.
– И все же: есть у тебя хоть какие-нибудь доказательства?
– Лука смотрел на Дидима неподвижным колючим взглядом.
– Я много беседовал с Ананией перед его смертью.
– Говорят, после того, как его сняли, он умом тронулся.
– В последние недели в самом деле так казалось. Возможно, иначе он никогда не выдал бы своей тайны.
Лука склонил голову к плечу.
– Значит, свихнувшийся, больной старик что-то тебе наболтал, а ты его бреду поверил?
– У меня нет сомнений: он говорил правду.
– Он же мог сказать все, что в голову придет. Из обиды, из жажды мести.
Многие, проиграв, теряют голову и сами не знают, что несут.
Дидим присел рядом с Лукой на корточки.
– Ты был с ним знаком?
– Нет. Но видел, как он перед всем Синедрионом велел бить Павла по устам.
– Если ты не был знаком с ним, только видел однажды - почему судишь его?
– Не сужу. Просто говорю то, что слышал от других. Двенадцать лет он был первосвященником, и вдруг, ни с того ни с сего, его сняли. Власть отравляет тех, кто к ней привык. Таковы люди, и с чего бы Анании быть исключением? Ни семьи, ни друзей у него не было. С помощью Феликса он пытался добиться осуждения Павла - и потерпел позорный провал. Хотя даже адвоката-римлянина нанял на этот процесс. Римляне смеялись ему в спину, свои же возненавидели и в конце концов сместили. Разве этого мало, чтобы он почувствовал себя оскорбленным и стал вынашивать планы мести? У человека в такой ситуации легко возникают навязчивые идеи, он говорит невесть что, придумывает фантастические истории, чтобы себя обелить. Злоба, Дидим, самая заразительная и самая стойкая вещь на свете.
– Ни единого твоего слова не оспариваю, Лука. Но повторяю: сомнений у меня не возникло. Да и злобы в нем уже не было. Он сидел такой сгорбленный, опустив плечи... ему и дышать уже было трудно. Потом снова и снова начинал говорить, через силу, но страстно... Время от времени, подняв на меня неподвижный взгляд, спрашивал, понимаю ли я, что он делал и почему. Иной раз бормотал: да, тут я ошибся... Мне кажется, у него наступило раздвоение личности; иногда понять было невозможно,
Лука задумался и спустя какое-то время спросил:
– А как получилось, что ты у него оказался? Трудно поверить, что вы с ним были приятелями.
– Ответ прост: меня послали к нему. Или, если быть точным: приказали пойти.
– Думаю, с каким-то особым заданием.
– Да. С секретным. Задача моя была: выспросить все, что ему известно. Это была личная просьба первосвященника Иешуа из рода Гамалиилова. Он вызвал меня к себе, дал задание и велел представить отчет в письменном виде.
– Выходит, ты все-таки тайный агент, Дидим?
– Нет, Лука. Я не получил за это особой платы, да и Анания не был уже опасен ни для кого.
– Тогда что хотел узнать Иешуа?
– Ему был нужен ответ всего на один вопрос: почему при Анании был какой-никакой, а мир? И почему после его смещения все пошло прахом? Вот какую тайну нужно было разгадать Иешуа.
Значит, в Синедрионе считали, что Анания - человек с двойным дном?
– Да. Иешуа, во всяком случае, именно так и считал.
– И ты думаешь, это возможно, чтобы человек с двойным дном целых двенадцать лет был первосвященником? Ведь такой человек вряд ли способен внушать доверие людям.
– Что думали об Анании в Синедрионе двенадцать лет назад, я знать не могу. В то время я был всего лишь помощником писаря. Может, он в тот момент чем-то устраивал Рим?.. Ведь что бы здесь ни происходило, решение всегда Рим принимал.
Лука покачал головой.
– Тогда - как же в Риме допустили, чтобы их человека взяли и сбросили? Ведь прокуратор Феликс на посмешище его выставил.
– Что ж... многое с тех пор изменилось. Императором стал Нерон. Вон Каиафу в свое время тоже сместили, а ведь он был первосвященником восемнадцать лет.
Разве можно знать, как действуют тайные пружины власти?
С моря потянуло ветерком; волны с пенными гребешками побежали на берег.
Пушистые клочья в небе стали сереть. Лука встал, отряхнулся, подошел к воде.
Волны, набегая, лизали его ноги в сандалиях и тихо отползали назад.
– Вот еще что, Дидим... Ты сказал, что должен написать Иешуа отчет?
Дидим тоже поднялся, подошел к Луке, встал рядом с ним.
– Стражи Анании присматривали и за мной. Я боялся, Иешуа не внушал мне большого доверия.
– И ты изложил в письменном виде все, что рассказал сейчас мне?
– Да. Но Иешуа мой отчет не прочел. У него появилось много других забот... А если и прочтет когда-нибудь, наверняка уничтожит.
– Ты уверен в этом?
– Да. Он понимает, люди не должны знать об изменах на самой вершине власти.
И Ананию он сам хоронил с надлежащей роскошью. Так что будь спокоен, тайна эта останется лишь твоей и моей.