Безымянное
Шрифт:
Это ты? Я тебя не слышу. Это ты, Тим?
«Начнем с нуля. Научите меня разбираться в искусстве».
Выключи его и выбрось в канализацию.
«Куда лучше повесить эту картину — в спальне или здесь?»
Джейн? Какая Джейн? Вы ошиблись номером.
«Дэвид, иди скорее сюда! Смотри, какая гроза над рекой собирается!
Не хотела бы я под нее попасть.
Но какая же красота!»
— Джейн? — раздалось в трубке. — Ты меня слышишь?
— Езжай домой, — сказала она.
2
От
Тим скинул с себя габардиновый пиджак. От ближайшего подъезда отделился человек — представитель бесчисленной братии не имеющих своего угла — подобрал его, надел и вернулся назад под дверь. Зря не последовал за прохожим дальше, обзавелся бы целым гардеробом. Тим продолжал разоблачаться — галстук, потом, через несколько метров, белая рубашка, у которой он вырвал пуговицы с мясом. Часы, подаренные Джейн на недавний юбилей, звякнув, полетели в ливневую решетку. Вокруг стоков пенилась и бурлила мутная злая вода.
Майка, брюки и теннисные туфли промокли насквозь, волосы прилипли ко лбу, покрасневшие глаза саднило от необходимости постоянно таращиться сквозь непроглядную завесу. На каждом шагу снова, снова и снова поджидала какая-нибудь ловушка. Он пересек замерший перекресток, где в обе стороны горел красный и возмущенно гудели выстроившиеся в длинную пробку машины. При виде бесцеремонного пешехода они загудели еще пронзительнее. Тим не обращал внимания. Его мир сжался в точку. Он закричал. Люди на тротуаре обернулись.
Двое аварийных рабочих поднимали поваленный столб на углу.
— Слышал вопли?
— Что с ним такое случилось?
— Просто кричит.
— Из-за чего?
— Ругается на кого-то.
Они смотрели ему вслед сквозь пелену дождя. Стянув наконец и футболку, он бросил мокрый комок на тротуар, подставляя голый торс под холодные струи. Ну кто так делает? Кто ходит полуголым под ледяным дождем? Разве что психопаты. Люди, которые сами с собой не в ладу. Всем нам они время от времени попадаются, издерганные, истеричные, не принимающие положенные лекарства, опустившиеся психи, которым светит либо решетка, либо смерть, либо принудительное лечение. Они проносятся метеором через полквартала, а потом снова растворяются в толпе.
Покачав головой, рабочие вернулись к своему занятию. Тим их не заметил. Мир сгустился вокруг него в непроницаемый кокон, а потом треснул, расщепляясь надвое.
— Теперь мы один на один! — прокричал Тим. — Ублюдок!
Он проснулся, дрожа на мокром асфальте позади заправочной станции. Ливень стих, но ветер по-прежнему осыпал землю дождем брызг с деревьев, а небо куталось в пурпурные лохмотья. Деревья намечали между участками застройки прерывистую демаркационную линию, обрывающуюся у края тротуара смятыми пивными банками и мокрой газетой. Мусорный контейнер чуть не лопался от невывезенного мусора. Рядом с колесом валялось какое-то тряпье. Тим подобрал его и развернул. Футболка. Заскорузлая настолько, что даже от воды не расправилась. Тиму пришлось несколько раз хорошенько
Джейн стояла с Дэвидом на Гринвич-стрит, неподалеку от пересечения с Западной Десятой улицей. Она достала из сумочки пиликающий телефон с высветившимся номером, а Дэвид как раз открыл зонт и легонько крутанул, стряхивая капли.
— Алло? — сказала Джейн.
Тим молчал.
— Алло! Тим?
Он не хотел говорить ей.
— Тим, это ты?
Джейн улыбнулась Дэвиду, прося его подождать минутку, и в третий раз окликнула мужа.
Наконец он ей сообщил. Джейн молчала.
— Джейн? Ты меня слышишь?
— Езжай домой.
За следующую прогулку он дошел от мотеля до магазина стройматериалов «Хоум Депо», оттуда до Макдоналдса, оттуда до торгового центра с магазином «Фэмили Доллар». Ноги остановились у длинного ряда стеклянных дверей, ведущих в «Сирс», уже закрытый на ночь. Каменная урна с пепельницей и каменная скамья составляли ансамбль с каменной аркадой, которая тянулась от дверей шагов на двадцать к парковке, защищая курильщиков от дождя, а пожилым давая возможность с комфортом дождаться машины. Он вспомнил, какое это наслаждение — пожалуй, самое большое в жизни физическое наслаждение — остановиться наконец и, наплевав на все и на всех, улечься, ощущая гудение разогнанной крови в венах. Отдаться на милость изнеможению. Он заснул на каменной скамье под одиноким деревом в металлической ограде. Когда охрана торгового центра пришла прогнать его, он уже выспался и даже приободрился.
На развилке он свернул налево. Дорога охватывала плавной петлей оштукатуренную стену частного загородного клуба, потом шла мимо кладбища, а через несколько миль спускалась по склону холма к пруду с небольшой рощицей, сменявшемуся общественным полем для гольфа, затем ячеистой оградой, за которой угрожающе гудела электрическая подстанция. Он миновал городскую площадь, затем парковку, потом пошли одна за другой автозаправки с красно-белыми флагами, размечающие бесконечное шоссе, словно вехи, пока наконец через пять миль не показалась закрученная замысловатыми спиралями эстакада и ноги не остановились у разукрашенной граффити опоры. Там, в нескольких метрах от несущихся над головой машин, он и заснул.
Проснувшись, он привалился к ограждению на верхушке бетонного пандуса. Можно спуститься и пойти налево или направо, а можно сидеть так дальше. Есть, конечно, более насущные дела — например, добыть какой-нибудь еды, пока ноги еще повинуются. Раньше он обычно звонил Джейн, и она за ним приезжала. Так что либо она его заберет, либо с этого момента у него уйма свободного времени. Тим плохо умел распоряжаться лишним временем. Дыхание перехватило, пришлось напомнить себе, что надо выдохнуть. Над головой неслись машины, и среди прочих мыслей мелькнула шальная — забраться наверх и кинуться под колеса. Но тогда эта сволочь одержит верх за здорово живешь. Он решил позвонить Джейн.