Безымянные слуги
Шрифт:
— Меня нет, — пробормотал я, отставляя пустую кружку и выскальзывая с кухни.
В своей каюте я немедленно последовал совету Пятнадцатой. Мышцы у меня продолжали болеть, глаза стали красными от соленой воды, а от вина я сомлел. Стоило мне зарыться в одеяло и свернуться калачиком, как я провалился в тревожный сон.
Во сне я стоял посреди мрачного леса. Повсюду что-то капало. Слышались крики неизвестных созданий, треск и шум. В этом лесу не хотелось найти полянку и посидеть, слушая, как жизнь вокруг течет своим чередом. В этом лесу хотелось
Но мне почему-то надо было идти вперёд. Во сне я это понимал точно — только вперёд, только идти. Я и шёл. Руки раздвигали широкие листья папоротников и гирлянды мха, ноги ступали тихо и аккуратно — я даже удивился, что так умею. Уши ловили каждый тревожный шорох. Казалось, что нервы напряглись и стали как натянутая якорная цепь на вершине вала.
Лес закончился, и внезапно я вышел на поляну, хоть здесь это и казалось невозможным. На этом каменистом пустыре можно было сесть и отдохнуть, а в самой середине поляны горел костер, рядом с которым сидел старик с седой бородой и в странной одежде. Его раскосые глаза задумчиво смотрели на огонь. Я сел рядом и тоже уставился на пламя. По телу расползалось приятное тепло.
— Думаешь, что напрасно тут оказался? — спросил старик.
— Случайно вышел, — согласился я.
— Никто сюда случайно не выходит. Каждому своя мера отмерена, — он покачал головой.
— А моя мера какая?
— Твоя мера давно вышла уже, — старик указал палкой на кромку леса.
Там, с краю, стояла девушка с золотыми волосами и плакала. Мне девушка показалась знакомой. Но никак не удавалось вспомнить.
— Она вон хорошо шла, а поляны — не видит. И охотника не видит, — продолжил незнакомец.
— Какого охотника? — спросил я и помахал девушке, но та водила затравленным взглядом, не замечая меня.
— Своего охотника, — ответил старик. — Охотника на себя.
Рёв раздался за спиной девушки, и серая лапа с острыми когтями-бритвами ударила ей в живот. И тут я узнал её — Злата. Со стоном девушка сложилась пополам и упала на землю, а через мгновение её утащило в заросли, откуда долетел слабый крик:
— Не надо! Я — слуга! Нет!
Хруст оборвал её голос, а я с ужасом перевёл взгляд на старика, но седобородого уже не было. На его месте колыхалось что-то ужасное, тёмное и немного прозрачное.
— Охотник и на тебя найдётся, — донёсся до меня голос, а тьма потянулась ко мне. Я попытался отшатнуться, вскочить, но как будто прирос к брёвнышку, на котором сидел. Меня охватил какой-то потусторонний ужас — я рвался, но тьма всё приближалась.
— Нет-нет-нет-нет!!! — закричал я в отчаянии и почувствовал, как меня всего трясёт. Странно трясёт — будто за плечи кто-то дёргает.
— Шрам! — голос Пятнадцатой.
— Шрам, проснись! — Пятнадцатая трясла меня за плечи, а я вцепился ей в руки и продолжал повторять.
— Нет-нет…
— Что
— Чтоб меня…
Из коридора раздался хохот. Там стоял Хохо и сквозь открытую дверь наблюдал за этим представлением.
— Что, Пятнадцатая? — ехидно осведомился гадёныш. — Уж послал — так послал.
Пятнадцатая улыбнулась и погрозила ему кулаком. Я сел на кровати, пытаясь прийти в себя.
— Сон не задался? — участливо спросила девушка, и что-то в её голосе мне совсем не понравилось.
— Это зависит от того, что ты называешь словом «задался», — ответил я, стараясь сбить её с мысли. — Хотя я чуть в штаны не наложил… И во сне — и тут.
Хохо снова заржал, а Пятнадцатая покачала головой.
— Пошли. Осуществим твой план по незаконному обогащению, — сказала она. — Народ сейчас мыться пойдёт. Самое время обыскать каюты.
Глава 18
— Давай рассказывай, что ты задумал, — предложила Пятнадцатая, когда мы втроём вошли в закрытую гостевую каюту.
За прошедшие сутки мы успели заметить, что стенки в этих помещениях, в отличие от трюма, были сделаны отлично. При закрытой двери было почти не слышно, о чем говорят в каюте — только неясное бормотание.
— Здесь и в каюте капитана есть ценные вещи, — начал объяснять я. — Наверняка есть корабельная казна, а есть — личные деньги. Тут, наверно, жил помощник капитана.
— Почему ты так решил? — спросил Хохо.
— Одежда тут матросская, — ответил я, встав и открыв шкаф. — Сам смотри. Добротная, но простая. У обычных матросов хуже была.
— Боцман, — сказала Пятнадцатая. — Рыба говорил, что помощник капитана — боцман.
— Пусть будет боцман, — согласился я. — Я не знаю местные обычаи и законы, но добыча, взятая в бою, принадлежит победителю. Даже если тот совсем недавно отобрал ее у твоих союзников. И с этой точки зрения баржа — наша.
Хохо внимательно меня выслушал и кивнул.
— А я считаю, — высказалась Пятнадцатая, — что мы тут никто и звать нас никак, поэтому за каждую мелочь с нас спросят по полной программе. А если мы просто обчистим баржу — нас спишут, не задумываясь.
Хохо внимательно выслушал её и снова кивнул.
— Поэтому я предлагаю не брать всё, но взять как можно больше личных вещей, — продолжил я. — И залезть в корабельную казну. Если нам, конечно, удастся найти какой-нибудь журнал с записями о том, что есть на борту, какая сумма в казне и тому подобное.
Хохо задумался, а потом тряхнул головой.
— Вообще-то я согласен с тобой, Шрам, — сказал он. — Баржа — наша добыча. Но и Пятнадцатая права. Право на добычу тут есть у тех, кто хотя бы имя получил. Нельзя нам обчищать корабельные запасы. Но того, что найдём в личных вещах, никто не хватится — если вещь не слишком приметная. Значит, надо собирать всё, что можем.