Безымянные слуги

Сухов Лео

Справа на меня накинулся низший неживой, пытаясь прокусить наплечник, но я продолжал вдавливать и крутить в ране копьё, не давая мудори опомниться. Рядом раздался грохот, и покатилась голова младшей нежити. Кто-то из бойцов прикрывал меня сзади. Я надеялся, что остальные ещё живы.

Всё закончилось внезапно — призрачный свет погас, а мудорь перестала дёргаться. Грохот падающих тел сообщил о том, что нежити на барже не осталось. Кто-то постанывал, кто-то плакал, а у самой стены лежал один из наших фонарей, чудом не

погасший. Сверху раздавался топот ног и крики — кажется, на палубе нас тоже было слышно.

Фонарь загородила чья-то тень, а потом пламя разгорелось, и я с облегчением увидел в нормальном свете лицо Пятнадцатой. Усталой, но живой. И опустился на пол, прямо в лужу черной смолистой крови. Казалось, что болит всё тело, разрываемое на маленькие кусочки. Сил не было, по лбу струилось что-то тёплое.

— Пузо, держи фонарь. Зажигай, — проговорила Пятнадцатая, запалив второй фонарь. Появившийся из темноты Пузо хромал и держался за поясницу. — Ладна!

— Я! — раздался неподалёку голос девушки.

— Займись ранеными! Нож, Кривой, Зенка, Шрам — живы? — продолжала Пятнадцатая, приближаясь ко мне.

В темноте раздался нестройный хор. Я тоже хотел подать голос, но получилось только рот открыть. С усилием я поднял руку и провел по своему нагруднику — он был измочален в клочья. Я даже не помнил, как тварь била по мне.

— Шрам!!! — Пятнадцатая перешла на бег. Оказавшись рядом, она резко поставила фонарь на пол и склонилась надо мной. — Шрам…

Я улыбнулся ей. Я был счастлив, что она и все остальные живы.

— Боги, — пролепетала Пятнадцатая, сдерживая слёзы, и начала судорожно дёргать ремни доспеха. — Ладна!… Надо снять этот чертов доспех!

Появилась Ладна, подбежали Нос и Кривой. С меня содрали остатки брони и шлем — и принялись обмазывать.

— Не… не страшно, — пробормотал я. — Нет ран. Устал прст…

— Шрам, молчи! Ладна, смазывай порезы! — отмахнулась Пятнацатая.

— Нет глубоких, — задумчиво произнёс Нож, осматривая меня.

На голову кто-то шлёпнул мази. Пятнадцатая и Ладна смазывали мне тело в четыре руки.

— В них яд мудори! — почти прорычала десятник. — Мазь справится. Надо только всё смазать!

— Н…нож! — слабо попросил я. — П-промывай пустые — надо крови набрать.

Тот кивнул мне и кинулся собирать добычу. К нему присоединился Кривой.

Пятнадцатая посмотрела неодобрительно на меня, а потом на Ножа, поджала губы, но промолчала. Спустя минуту я уже смог нормально дышать и говорить. Меня оттащили в сторону, вытащив из лужи крови мудори, и посадили на пол. Рядом я услышал всхлипы и повернулся — Злата. Она лежала на полу и судорожно дрожала, глядя на меня.

— Шрам, сиди! — с угрозой проговорила Пятнадцатая, но я поднялся, сделал к бывшей подруге неуверенный шаг и присел рядом.

— Я н-не х-хочу, Друг, — прошептала она. — Я т-так х-хотела ж-жить… и в-вот…

— И

вот что вышло, Подруга, — ответил я ей, глядя в глаза, в которых раньше видел радость при встрече со мной. Теперь в них горели только ненависть и боль. — Что же я тебе такого сделал?..

— Н-не сделал… Н-ничего, — ответила та, выплёвывая ответ мне в лицо. — Т-т-тряпка.

Глаза девушки остановились, дрожь прекратилась, и я провел рукой по её лицу, опуская веки. В груди сжался тугой комок боли. Несмотря на всё, что сделала мне эта девушка, несмотря на то, как она поступала — Злата была каким-то якорем к более нормальной жизни. Жизни, после которой нас всех выдернули в школу.

— Видишь, Шрам, — проговорила Пятнадцатая, опустившись рядом со мной и положив руки на плечи. — Мы, девушки, можем ненавидеть не только за то, что было сделано. Но и за то, что не было сделано — тоже.

Я кивнул.

— На удивление живучая была сучка, — уже бодрым голосом проговорила Пятнадцатая. — Пойдём, надо выбираться отсюда.

Я снова кивнул, но вставать не спешил. Десятник тоже продолжала сидеть.

— У тебя эта связка ключей? — спросил я.

— У меня, — ответила Пятнадцатая.

— Там должен быть ключ, который откроет люк над нами. Опустим лестницу, откроем люк и выйдем.

— Хорошо, я сейчас…

Девушка поднялась и ушла. А я продолжал смотреть в спокойное безмятежное лицо Подруги-Златы-Четырнадцатой, вспоминая всю её короткую жизнь в этом мире. Смерть избавляет от проблем, стирает их печати с лица человека. Вот и Подруга, казалось, просто спит и видит приятные сны. Не было больше ни ненависти, ни желаний, ни стремлений. Может, разве что её мятежный дух всё ещё рвался что-то предпринять. Но уже не в этом мире, а где-то там, дальше — куда уходят все души после смерти.

Вернулась Пятнадцатая, присела передо мной и протянула к губам руку. Я догадался, что у неё в пальцах, но губы не разжал.

— Шрам, — проговорила она. — Это твоё… Надо.

Она положила другую руку мне на затылок и снова попыталась скормить горошину, но я упрямо не открывал рот.

— Оставь, — еле слышно шепнул я. — Сделай вид, что удалось, и спрячь её.

Девушка с непониманием смотрела на меня.

— Это наши имена, если выживем, — снова шепнул я, глядя ей в глаза. — Имена для всех.

Пятнадцатая замерла, глянула на горошину и опять поднесла руку к моему рту. Я послушно открыл, но никакой горошины в её пальцах не было.

— Так лучше! — строго сказала она, и я старательно сглотнул.

Раздались шаги сзади. Я обернулся и посмотрел: подошли Кривой и Пузо.

— Ну как, есть изменения в чувстве мудрости? — с интересом спросил Кривой.

— Нет, — покачал я головой.

— Но после первой-то что-то изменилось, — расстроенно произнес Пузо. — Ты же как-то сейчас через её мудрость прорывался.