Безымянный огонь
Шрифт:
Стрельцов с Игнатьевым встали в рост, разминая ноги, и пошли вниз вырезать первую насечку на прикладе винтовки.
Пили чай молча, размеренно, не спеша черпая ложкой сгущенку. Товарищи ждали, не спрашивая, знали, что ничего не скажут, пока не выдержат время, не покончат с трапезой, с нетерпением смотрели на командира - ему не откажут.
– Ножик есть?
– неожиданно спросил Володя.
Командир, улыбаясь, протянул свой. Стрельцов, сделав отметину, передал нож Павлу.
– Ну... не тяните, - не выдержал один из товарищей.
–
– Павел показал в сторону дома.
– Шлепнули двоих.
– Пока вас не было, - начал командир, - я узнал про снайперов. "Белые колготки" - так их называют солдаты. Бабы, спортсменки из Прибалтики в основном.... Говорят, известные есть. Солдаты окружили одну, отстреливалась до последнего. Саданули рядом из гранатомета, взяли полуживую. Фамилию не запомнил, литовка, короче. Известная, в чемпионатах мира участвовала. Доучаствовалась, чего ее сюда принесло?
– зло закончил командир.
– Многие прибалты русских не любят, баксы к тому же не лишние.
– А кто нас любит?
– поддержал другой боец.
– Геноцид русского народа идет, и молчат все. Кавказцы и азиаты всю Россию оккупировали, права качают, а у них попробуй качни - прибьют сразу. Все это знают. Ми-и-рно надо вопросы решать, по зако-о-ну. А у них закон всегда на их стороне, независимо от совершенного и написанного. Даст он тебе в морду, если не убьет - прокуратура, менты ихние посадят. Баб наших трахают, - все больше распалялся боец.
– У них трахни - сразу смерть. Читал в газете, американец мусульманку трахнул - приговорили к высшей мере. Любила она его, по согласию было. Он веру их принял, женился - заменили на 20 лет. Клинтон из тюрьмы вытащил. Ельцин бы так, понимаешь, заботился.
Боец плюнул в пол, сжимая кулаки. Командир пожалел, что начал разговор, в душе он поддерживал бойца, и стало ему стыдно: приучили молчать.
– Хватит болтать, - властно сказал он.
– Мы сюда не зло вымещать приехали, политика - не наше дело. Увидите чеченца с оружием в руках - в плен не брать, не хочу, чтобы эта гнида через месяц-другой снова в нас стреляла. Безоружных не трогать, не все здесь бандиты. Понятно?
– Другое дело, командир.
– Командующий так думает, - решил добавить он.
– Говорит слишком открыто. Заменят его наверняка, потом будут не только приказывать в плен брать, патроны считать начнут... Вы офицеры, должны знать.
Командир, говоря это, как в воду глядел...
Володя с Павлом решили идти в полночь, отдыхали, лежа на спальниках, закрыв глаза. Кто знает, о чем думали два молодых лейтенанта. Может, о доме, любимой девушке или вспоминали детство. О чем думали их друзья, капитаны и майоры? О чем думает на войне солдат? О прошлом и будущем, вспоминая хорошее...
Пришло время, Володя с Павлом устроились на своих облюбованных местах, замерли в ожидании. Минуты тянулись часами, но удобные позиции, приготовленные заранее, сглаживали томящее одиночество. Кирпичи находились на месте и позволяли наблюдать без особого напряжения. Прошло два часа, обстановка
Володя рассуждал: "Как бы поступил я? Пришел часа в четыре, если есть вражеский снайпер - устанет от наблюдения, потеряет выдержку. В это время бойцы встают сходить в туалет, особо не заботясь об осторожности, спросонок теряют бдительность. Не вернулся беспечный солдат - кто сразу заметит. Выстрел прозвучит в ночи чуть громче из-за близкого расстояния, и опять будут вести "переговоры" автоматы и пулеметы, приучая новеньких к звукам войны. Ждать еще полтора-два часа".
Тело начало уставать от одной позы. Володя мысленно поворочался, стало легче. Ощущалось сырость ночи, морозец (градусов пять ниже нуля) и промозглость забиралась под одежду, сковывая и так неподвижные суставы, руки коченели от холода и напряжения.
Кирпич исчез, Стрельцов обругал себя за невнимательность и настороженно наблюдал. Холод, тяжесть и ломота исчезли, мозг не фиксировал неприятные ощущения. В проеме появилась винтовка.
"Выстрелить, а вдруг он не смотрит в прицел? Пашка не стреляет, ждет верного момента". Мысли пронеслись вихрем, глаз не отрывался от прицела, палец лежал на курке. Взвыла сигнальная мина, взлетела осветительная ракета, из бойницы раздались подряд два выстрела, второй громче, сливаясь с Володиным.
Недалеко, чертыхаясь, ворочался Павел. "Ранен, - сжалось сердце, - по нему бил, гад".
Но, видя встающего товарища, успокоился.
Внизу Павел объяснил:
– Видимо, на свету прицел блеснул, лупанул, гад, сразу двумя подряд. Пуля в затвор попала, срикошетила, расщепляя приклад, ударила по ключице и ушла в потолок. Отстрелялась винтовочка, - вздохнул он.
– Ничего, он тоже отстрелялся. Давай рану посмотрим, - беспокоился Володя. Потом заулыбался:
– Нормально, кожу слегка обожгло. Днем посмотрим на бандита, может винтовку заберем, если целая.
– Командир не разрешит.
– Уговорим. Хорошо к огоньку вернуться, ощутить согревающее тепло. Красота...
Командир не поддавался на уговоры, ссылаясь на ненужный риск. Володя настаивал, показывая разбитую винтовку Павла.
– Никаких самоволок, - строго предупредил, уходя, командир.
Вскоре вернулся к солдатам, сел к огню и задумался, потом поднял голову.
Часовых предупредил, впереди саперы пойдут: вдруг минировано. Старший, - он указал на одного их саперов.
– С Богом...
Быстро перебежав дорогу, прыгнули в оконный проем под отборный мат старшего.
– Вдруг мины, жить расхотелось?
На втором этаже сапер вначале осмотрел тело, махнул рукой - подходите. Павел взял винтовку: оптический прицел разбит пулей, но сама цела.
– Постреляет еще, - радостно сказал он.
– Свой на нее поставлю. Смотри, сколько зарубок...
Володя ногой повернул к себе голову снайпера уцелевшей стороной и тихо сказал:
– Лия Адомантис...
– Че, знакомая?
– спросил сапер.