Безымяныш. Земля
Шрифт:
— Сейчас, сейчас, друже. Сейчас полегчает.
Сёпа вытаскивает вываренные тряпки, что мы с мазями к ранам прикладываем. Чего я жду? Тоже есть в рюкзаке. Но сначала лечилка. Голова подождёт — там кровит, но дыра в боку хуже. Выливаю свое зелье туда же. Кожемяка хрипит. Эх… На руку не хватит. Что с такой с ней теперь?
— Рубить надо. И огнём прижигать, — понимает, о чём я задумался Сёпа. — Не дотащим иначе. Кровью изойдёт.
— Ещё есть! Всё отдам! Нате, нате!
Стоя перед своим рюкзаком на коленях, Кузьма торопливо вытаскивает из него пузырьки. Ого! Это же самые дорогие лечилки, которые
— Да откуда…
— Так бобов взял по двадцать всего, — принимается объяснять Чудик. — А всё, что не прогуляли, вот, на зелья потратил. На шесть штук аж хватило. Как знал, что нужнее, чем тот троерост.
Вот так щедрость. Хороший человек наш Кузьма. Теперь спасём раненых.
— Сюда хватит! Туда лей! Нет! Дай я сам!
Матвей руководит излечением. У самого командира нет одного рукава, и видно, что тоже на плечо зелье лил — пятно чистой розовой кожи размером с ладонь. Приличный кусок мяса зверь вырвал. Да и у многих тоже есть раны, но не такие, что сгубят. Тот же Сёпа весь в мелких и средних царапинах. Видать, пока на даре ярился, успел нахватать.
— Вроде всё. Будет жить, — поднимается Матвей с корточек. — Что, Косой, идти сможешь?
Предз при помощи товарищей пытается встать.
— Ай! — заваливается он обратно на землю, едва наступив на повреждённую ногу. — Бездна! Больно же как…
— Донесём, — успокаивает, то ли друга, то ли командира Конюх.
— Чудик, есть ещё зелье?
— Нет. Это последнее было.
Йок! А Лиму? Промухали…
— Командир! С Кожемякой что делаем?
Сепан жестом подзывает Матвея.
— Ох, Низверженный… А, чего вы молчите? Видел, что зелья льёте. И тряпки, мази достали. Думал, что сами справляетесь.
— Как тут справишься? — указывает на руку стонущего Лима Сепан, от которой ниже локтя кроме костей, почти ничего не осталось. — Лекарь новую вырастит, если отрубим сейчас? Тут без зелья уже не спасти.
— Вырастит, — грустно вздыхает Матвей. — Только вот за сколько подходов? У нас так-то принято добивать таких раненых. Но раз предз, да на таком троеросте…
— А прижечь чем?
Внезапно я осознаю, что весь мокрый. Дождь, зараза, усилился только. Вокруг ни одной сухой ветки.
— Вот, Бездна!
Матвей тоже понял.
— Ладно. Руби, — кивает командир Сёпе. — Культю замазать хватит, — достаёт он из кармана полупустой флакончик. — Последняя лечилка. Думал, на крайний случай оставить.
* * *
Двоих больше нет, троих на носилках несём, ещё двое бредут, опираясь на плечи товарищей. А взамен — семян пара и десяток бобов. Вот тебе и сходили в поход. Хорошо хоть, до полиса не больше десятка вёрст. На сегодня с охотой завязываем. Интересно, погонит нас капитан завтра снова за стены, или даст денёк отлежаться? Так-то раненых больше, чем пятеро. Да и дар у всех троих подчистую слит. Через сутки теперь только пополнится. Утром бездарями идти неохота.
Бреду, чавкая прелой размякшей листвой. Вроде как опасность высматриваю, а на самом деле весь в мыслях. Вот не будь Чудик Чудиком, купи на все деньги бобов, как советовали, и не вытащили
Что бы тогда Молчун делал? Смотрел бы, как умирают товарищи? Поздно я про его тайный дар вспомнил. В суматохе мозги другим были заняты. Вмешался бы? Помог бы товарищам? А что я? Не достань Чудик зелье, сдал бы я одарённого? Заставил бы спасать раненых? Да, конечно, заставил бы. Всё равно ведь всплывёт.
— Ну за что…
Чего больше во вздохе Матвея — усталости или обиды, так сразу и не скажешь.
— К бою!
Клятое Темнолесье! И чего нам так не везёт? За что так с нами Единый?
Миг назад притворявшийся деревом зверь устал ждать в засаде, и толстый бугристый ствол якобы дуба внезапно ожил, изогнувшись дугой, и проворно пополз в нашу сторону. То, что было корнями, теперь — задние лапы. Ветви — лапы передние. И, что тех, что тех, больше двух.
— Это кто?!
— Леший!
— Ты же говорил, что он редкий!
— Так и есть! Повезло нам…
Вот же йок! Со слов Матвея, этот зверь в Темнолесье опаснее всех. Только даром и бить. А где дар? Нету дара. Шкура там, что кора — копьём ранить почти невозможно. Топором только. И то тем, что потяжелее моего маломерка.
— С ранеными — назад! Остальные — ко мне! Рубить лапы! Копьём — только в глаз!
Вот и дело по мне. Я из всех самый шустрый. Попробую ослепить чудище. Глазья мелкие и их целых четыре — по одному на каждой из сторон сидящей на толстой шее башки. Леший может и на задних лапах ходить, но быстрее перемещается, если на все упадёт, как сейчас. Ох и мерзкая тварь. То ли толстая змея с ножками, то ли гигантский жук-палочник. Длины в нём сажени четыре, толщины — два обхвата. А вот лапки, в сравнении с телом, короткие. Оттого и не быстро бежит. Кабы не раненые, могли бы, пожалуй, удрать.
— Разошлись! Не кучкуемся!
Только выполнили приказ, как зверюга уже рядом с нами.
Ого! Оно прыгать умеет! Распрямившиеся разом конечности бросают живое бревно на три шага вперёд. Выбранный для атаки Шило едва успевает отпрянуть. У бывшего хозяина ткацкой артели долей под завязку. С Предземья с потолком уплывал. Из местных бы кто мог попасться, а так сразу три топора обрушиваются на передние лапы чудовища.
Есть! Из ран выступает густая почти чёрная кровь. Не такой он и страшный. Сейчас изловчусь и…
Попал! Один глаз долой! Лешего аж скрутило всего. Выгнулся гусеницей и, поднявшись на задние лапы, затряс напоминающей пень с дырой-пастью башкой.
— Осторожнее!
Поздно! Сдуру сунувшийся к чудовищу Редька не успевает отпрыгнуть. Толстое живое бревно резко падает на бедолагу-архейца и придавливает беднягу к земле. Тут без шансов — он мёртв. Хруст от сломанных рёбер перебил прочий шум.
— Получай!
Сёпа всаживает свой здоровенный топор в подставившуюся переднюю лапу зверя. Та уже была с раной. Теперь до кости дыра. Леший быстро разворачивается на месте, чтобы броситься на обидчика. Бью в подскоке копьём, но удар не доходит до цели. Хитрый гад чуть крутнулся вдоль собственной продольной оси, и наконечник оружия клюнул кожу-броню.