Беззаконие

Чехов Антон Павлович

И он сделал так, как решил. Плача, замирая от страха и стыда, полный надежд и неопределенного восторга, он вошел в свою дачу, направился к жене и стал перед ней на колени...

– Анна

Филипповна!
– сказал он, всхлипывая и кладя младенца на пол. Не вели казнить, вели слово вымолвить... Грешен! Это мое дитя... Ты Агнюшку помнишь, так вот... нечистый попутал...

И не помня себя от стыда и страха, не дожидаясь ответа, он вскочил и, как высеченный, побежал на чистый воздух...

"Буду здесь на дворе, пока она не позовет меня, -думал он.
– Дам ей прийти в чувство и одуматься..."

Дворник Ермолай с балалайкой прошел мимо, взглянул на него и пожал плечами... Через минуту он опять прошел мимо и опять пожал плечами.

– Вот история, скажи на милость, -пробормотал он усмехаясь. Приходила сейчас, Семен Эрастыч, сюда баба, прачка Аксинья. Положила, дура, своего ребенка на крыльце, на улице, и покуда тут у меня сидела, кто-то взял да и унес ребенка... Вот оказия!

– Что? Что ты говоришь?
– крикнул во всё горло Мигуев.

Ермолай,

по-своему объяснивший гнев барина, почесал затылок и вздохнул.

– Извините, Семен Эрастыч, - сказал он, - но таперича время дачное... без эстого нельзя... без бабы, то есть...

И, взглянув на вытаращенные, злобно удивленные глаза барина, он виновато крякнул и продолжал:

– Оно, конечно, грех, да ведь что поделаешь... Вы не приказывали во двор чужих баб пущать, оно точно, да ведь где ж своих-то взять. Прежде, когда жила Агнюшка, не пускал чужих, потому - своя была, а теперя, сами изволите видеть... без чужих не обойдешься... И при Агнюшке, это точно, беспорядков не было, потому...

– Пошел вон, мерзавец!
– крикнул на него Мигуев, затопал ногами и пошел назад в комнаты.

Анна Филипповна, удивленная и разгневанная, сидела на прежнем месте и не спускала заплаканных глаз с младенца...

– Ну, ну...
– забормотал бледный Мигуев, кривя рот улыбкой.
– Я пошутил... Это не мой, а... а прачки Аксиньи. Я... я пошутил... Снеси его дворнику.