Безжалостное обольщение

Фэйзер Джейн

Но почему все-таки это приглашение так важно для них? Если Элиза задумала флиртовать с капером, то она просто дура. Дон Лоренцо Биас — человек строгих правил и не потерпит этого, а если, не дай Бог, возникнут осложнения с таким женихом, гнев Виктора Латура будет страшен. Так почему же, прекрасно понимая все это, Николас все-таки вступил в сговор с пиратом Делакруа? Он ведь рискует впасть в немилость у богатого родственника, который, глядишь, и обратит свой взор на кого-нибудь еще в поисках наследника.

Все это очень загадочно. Однако Женевьева тряхнула головой, отгоняя мысли о Сен-Дени и Делакруа, ибо сейчас

было важнее позаботиться о собственной безопасности. Она торопливо выбежала на опоясывавшую всю заднюю часть дома крытую террасу. Здесь вся семья обедала в теплую погоду и предавалась отдыху в свободные часы. Терраса выходила во двор, обнесенный стеной, которая полностью ограждала обитателей усадьбы от городской суеты и шума Квартала [1] . Было трудно поверить, что этот очаровательный, вымощенный камнями дворик, посреди которого мелодично плещется фонтан и широкие листья банановых пальм тут и там образуют тенистые уголки, находится прямо в центре города.

1

Всемирно известный Французский квартал — старинная часть Нового Орлеана

Кухня, обслуживавшая главный дом, представляла собой длинное приземистое строение, и именно туда направилась Женевьева. Вернувшись через полчаса в дом, она обладала полной информацией об омерзительной, но, увы, старой как мир истории. То, что дочь доведет правду до Виктора Латура, едва ли предотвратит его гнев, зато он обрушится и на голову управляющего. А это уж точно защитит Амелию с ребенком от мистера Кинга на будущее. Ну а на большее — Женевьева знала это по горькому опыту — рассчитывать не приходилось.

— Ну и что ты разузнала в своем миссионерском усердии? — поинтересовалась Элиза, подняв голову от вышивания.

Тон ее был столь же насмешлив, сколь и сам вопрос. Было очевидно, что Женевьеву не простили: то ли за дневную выходку, то ли за неуместную проницательность. Но видимо, и за то, и за другое.

Женевьева не торопилась отвечать. Она наливала себе чай из серебряного чайника, который стоял на низком столике, но, увидев, как Элиза взяла из вазочки покрытое шоколадной глазурью пирожное и, отправив его целиком в рот, тут же жадно потянулась за следующим, Женевьева не выдержала и заметила с беспардонностью, так часто свойственной младшим сестрам и братьям:

— Ты растолстеешь. Впрочем, думаю, дон Лоренцо не будет возражать. Он и сам тучноват. Но, как говорится, хорошего много не бывает, не так ли? — И улыбнулась, невинно глядя на сестру поверх чашки. — Если, конечно, Лоренцо не перестал считаться хорошим. Быть может, теперь эта привилегия перешла к стройному Доминику Делакруа?

Парадная дверь хлопнула так, что стекла в окнах задрожали. Девушки замерли, словно пораженные громом, озорство одной и негодование другой сменились напряженным ожиданием опасности. В охватившей обеих тревоге исчезла и досада от взаимных уколов. Женевьева поставила чашку на стол и состроила старшей сестре жалобную гримасу.

Дверь на террасу распахнулась, и весь дверной проем заняла фигура Виктора Латура. Его обычно румяное лицо было малиновым, глаза сверкали, бочкообразная грудь вздымалась в апоплексическом приступе ярости. Элиза с невольным восхищением

наблюдала за сестрой, медленно вставшей и расправившей плечи. И как это Женевьеве удается вот так, лицом к лицу, встречать жуткие приступы ярости отца? При этом даже не дрогнув! Она всегда умела это — по мнению Элизы, единственный человек на всем Божьем свете, который не желал демонстрировать Виктору Латуру свой страх. Не то чтобы такая отвага приносила какую-то выгоду Женевьеве — напротив, она лишь усиливала гнев Латура. Но как бы то ни было, Женевьеве всегда удавалось выйти из переделки без особого ущерба. И главное — ее дух оставался непобежденным.

— Значит, ты посмела бросить имя Латура под ноги толпе в аукционном зале?! — взревел Виктор. — Ты посмела совать свой нос в дела моего управляющего?!

— У меня были для этого основания, — ответила Женевьева, с трудом заставляя себя двинуться в направлении указующего перста: через дверь, мимо железной фигуры отца, не шелохнувшегося, чтобы пропустить дочь, в то время как она вся съежилась в ожидании удара, который вполне мог последовать.

На сей раз Виктор руки не поднял, но Женевьева не почувствовала особого облегчения. Ей предстояло проделать ох какой тернистый путь, прежде чем гнев отца иссякнет и дело будет закрыто.

Глава 2

— Но, Доминик, ты же обещал! — Анжелика мило надула губки и обвилась вокруг лежавшего рядом мускулистого гибкого тела.

Луч вечернего солнца лег поперек кровати, согрев последним дневным теплом два обнаженных тела. Женщина прижималась к мужчине, а он лениво поглаживал ее длинную золотисто-сливочную спину.

— Я обещал раньше, чем возникло это неотложное дело, — объяснил Доминик по-прежнему терпеливо, хотя Анжелика за последний час делала уже вторую попытку изменить его планы на вечер.

— Но почему ты не можешь заняться этим в другое время? Ты уже несколько месяцев не возил меня в теа… — Еще не закончив фразы, Анжелика поняла, что зашла слишком далеко.

В бирюзовых глазах Доминика появился холодный блеск, и в следующее же мгновение он вскочил с постели.

— Ну хватит. Ты еще не усвоила, что я терпеть не могу нытья? Я прихожу сюда не за тем, чтобы мне докучали и надоедали, а если я не удовлетворяю твоим требованиям, дорогая, оглянись вокруг и поищи себе другого…

Анжелика задрожала при звуке этого холодного, лишенного каких-либо эмоций голоса. Она знала, что этот человек слов на ветер не бросает и без тени сожаления порвет их отношения.

Доминик Делакруа сделает это изящно и проявит известную щедрость при расставании, но уйдет от нее без колебаний. В квартеронках, не менее прекрасных и нежных, чем Анжелика, недостатка не было, и любая была бы счастлива заполучить Доминика Делакруа.

Она быстро встала и, умело лаская его тело сверху донизу, сыпала льстивыми словами и извинениями, потом наполнила таз теплой водой и стала обтирать Доминика губкой, в то время как он неподвижно стоял с маской полного равнодушия на лице. Анжелика порхала вокруг него, помогая надеть рубашку, панталоны, вставала на колени, чтобы натянуть ему носки и надеть на ноги туфли. После этого он подошел к трельяжу, тщательно повязал галстук, заколол его булавкой с бриллиантом и наконец надел голубой сюртук из тончайшей ткани, в котором был с утра, когда встретил сестер Латур и их кузена.