Безжалостный край
Шрифт:
— Она, — с уверенностью подтвердил он, когда женщина повернулась к оконному проему лицом.
Люба вдруг так пристально уперлась взглядом в темноту за окном, что на какой-то миг Вячеславу почудилось, будто она видит его. Майор инстинктивно отпрянул в сторону.
— Ты чего? — насторожился Эдик.
— Ничего. Так… Показалось.
Никифоров снова осторожно заглянул в дом. Зазноба Петровича исчезла, дробышевцы продолжали выпивать и закусывать.
— Ты куда, Любаша? — послышался голос на улице.
— В туалет. Или ты, Митька, собираешься мне подол подержать? —
— А что? Я это с удовольствием.
— Извращенец!
Со стороны крыльца раздался мужской смех.
— Иди, а то твои дружки весь самогон без тебя выжрут.
— Нет. Я больше не хочу. Лучше здесь посижу. Ночная прохлада, хмель, красивая женщина рядом — настоящему мужчине больше ничего не нужно.
— Философ, елки-палки! А вот женщине нужно, — громче необходимого сказала Люба.
— Иди, но возвращайся. Я буду тебя ждать.
— А я не одна приду.
— А с кем?
— Как с кем? С кузнецом, конечно.
Ответ вызвал новый приступ смеха у горе-ухажера.
— Иди уж!..
— Ой, спасибо тебе, благодетель! Что бы я без тебя делала?
Закончив дурашливую перепалку с любителем свежего воздуха, Люба пересекла двор и вошла в деревянную кабинку туалета.
— Что будем делать? — спросил Эдуард. Сам он предпочел бы схватить эту Любу, ноги в руки и — домой.
Вячеслав не успел ответить. Дверь уборной приоткрылась, зазноба Петровича выскользнула наружу и крадучись направилась в сторону Никифоровых.
«На ловца и зверь бежит». — Майор подобрался.
— Эй, — раздался тихий голос. — Я знаю, что вы там. Вы из Зареченска?
Вячеслав выматерился про себя.
— Мы не причиним тебе вреда. Нас прислал мой хороший друг и твой знакомый Петрович, то есть Глеб, — быстро произнес он.
— Глеб?! — удивилась Люба.
— Да. Иди сюда. Не бойся и не шуми, пожалуйста, — попросил майор.
— Я не боюсь. — Женщина остановилась в двух шагах от Никифоровых.
— Нам нужно уходить. Сейчас, пока твои гости пьют горькую, тебя не хватятся. — У Вячеслава были к ней вопросы, но он решил, что сейчас не время и не место. — Пойдешь? — Насильно он ее тащить не собирался. Не хватало, чтобы женщина начала кричать и отбиваться. Тогда «спасателей» точно пристрелят.
Однако Люба размышляла недолго.
— Без мамы — не пойду.
Бывший майор закрыл глаза, в голове, как на параде, четко выстроились цепочки из слов, и каждое — нелицеприятное.
— Она старенькая. Я не могу ее бросить, — уперлась женщина. Ежу было понятно, что или придется уходить ни с чем, или тащить еще и бабулю. Возможность уйти по-тихому резко падала.
Женщина, видать, поняла затруднение клановцев и предложила:
— Вы сейчас уходите, а утром я с мамой выйду за забор, и вы нас подберете на машине. У вас же есть машина? Вы не волнуйтесь, мы сможем выйти. Комендант уехал, а с Василием у меня хорошие отношения. Он выпустит меня с мамой прогуляться.
Ну что здесь скажешь? Сама простота. «Как можно было не учесть в расчетах мать, ведь Петрович упоминал, к кому она отправилась? Я — лох! И Бер тоже хорош, не напомнил.
Вариант забрать дамочек «на машине за углом» однозначно не подходил. Уводить немедленно — возможно, придется успокаивать расквартированных в доме боевиков, и не факт, что получится без шума. А если…
— Послушай, Любушка. Скажи, пожалуйста, твоя мать пожилая, и, возможно, у нее гипертония или внутриглазным давлением страдает?
— Э… есть, страдает, — смутилась Люба и уставилась на Вячеслава.
— Тогда скажи, не сохранилась ли в доме аптечка? Меня интересует клофелин, он может еще называться «клонидин». Его часто принимают гипертоники. — Никифоров подумал, что пора закругляться с этой болтовней. Скоро хозяйскую дочку хватятся и пойдут искать.
— Конечно, есть. — Даже в темноте Никифоровы разглядели улыбку женщины. — Я поняла. Накапаю им в самогон, они заснут как убитые, и мы сможем без препятствий уйти.
— Хорошо. Иди, покуда тебя не хватились. Мы подождем.
Люба вернулась к туалету, хлопнула дверью (догадливая), будто только закончила свои дела, и направилась в дом.
«Сообразительная дамочка, все на лету схватывает. Ушлая, как Петрович. Поэтому и сошлись», — промелькнуло в голове у Вячеслава.
— Заждался я тебя, хозяюшка, — услышал майор голос ее ухажера.
— Ой ли? — игриво ответила Люба. — Идемте в дом, Митя. Нехорошо бросать товарищей одних в борьбе с зеленым змием!
— Ох, Любаня, разбиваешь ты мне сердце…
Разговор стал приглушенным, и ответа женщины Никифоровы уже не расслышали. Пара зашла внутрь.
Вячеслав вызвал Александра и в двух словах рассказал о сложившихся обстоятельствах. Быстро, понимая друг друга с полуслова, изменили план отхода.
Зазнобу Петровича ждали долго. Напоенные самогоном с клофелином дробышевцы никак не хотели впадать в бессознательное состояние. Видать, Люба напутала с дозировкой. Ветер в вышине частично разогнал облака, и обе луны достаточно ярко осветили окрестности. Вячеслав нервничал все больше.
— Отрубились, голубчики. — Люба наконец очутилась рядом с клановцами. В бледных лучах, льющихся с неба, ее лицо казалось мертвенно-серым и осунувшимся. — Но у нас проблема.
Вячеслав еле сдержался от стона. Он почти догадался.
— Мама ни в какую не хочет уходить.
«Вот. Так я и думал, что быстро только кошки родятся».
— Пойдем. Будем уговаривать твою маму. Как ее зовут?
— Полина Егоровна…
— Я в этом доме родилась. Я в нем и умереть хочу, — сказала, точно отрезала, восьмидесятилетняя старушка. — Забирайте Любашу в город. Нечего молодой тут делать, с этими алкашами и бандитами шашни разводить. Я отжила срок, хочу в собственном углу остаться доживать. Тут у меня огород, яблоньки растут, за ними уход нужен. Поливать почаще, а то местное солнце ой как деревья сушит, ой как сушит!.. Бима вот оставить не могу, — продолжала бабуля. — Хоть и вредная псина, а все ж душа родная. А вещи? Не могу я трудом нажитое кинуть. Не могу!