Безжалостный Орфей
Шрифт:
Родион взял бутылочку темного стекла. От нее шел неприятный, давящий запах.
— Где лежала?
— Закатилась под диван. Осталось понять, как ее заставили нюхать хлороформ.
— Это не так важно, — сказал Родион, возвращая улику. — Сейчас важнее другое…
— Чья любовница?
— Убийце сорвали его план. И при этом… Могли остаться следы.
— Очень вероятно, — согласился Лебедев. — Свежие царапины на лице или руках. Как любая женщина, она защищалась ногтями.
Ванзаров
— Аполлон Григорьевич, может, ошибаюсь, но почему так мало брызг на полу? Если били острым предметом по лицу, кругом должны остаться брызги. Но лужа только под головой, как она упала.
— Расчетливый, подстелил что-то заранее, — неуверенно ответил криминалист. Этот факт его тоже смущал. Но объяснения не находилось.
Родион вернулся к диванчику и провел по обивке. Ладонь была чиста.
— Что ищете? — встревожился Лебедев, беспокоясь о репутации, и так подмоченной.
— Нет, ничего. Я осмотрюсь.
Он подошел к дамской конторке. Альбом в сафьяновом переплете занимал почти всю столешницу.
— Госпожа Прокофьева находилась на содержании вашего знакомого, господина Дудникова.
Лебедев сразу же подошел:
— Это как же узнали?
— Трудно предположить, что барышня по доброй воле будет зачитываться такой занимательной книгой.
Буквы гордо топорщились золотом: «10 лет кредитного общества Дудников, Каравайкин и партнеры». Юбилейный альбом на добрую память сотрудникам и важным клиентам. Издано в этом году. Бумага не затасканная.
— Ах ты, ёшь… — как всегда изящно, выразился Аполлон Григорьевич.
Родион не стал делать того, что ему советовали, а открыл обложку. Под ней хранились две маленькие фотографии, снятые в ателье Смирнова. Дородный господин, завсегдатай салона Монфлери, смотрел вдаль, как положено. И пухленькая симпатичная барышня в мелких завитушках улыбалась чему-то известному ей одной.
— Господин Дудников неосторожен, — сказал Ванзаров. — Забыл, что с негатива можно сделать несколько отпечатков. Любящему сердцу трудно без портрета любимого. Вот и выпросила копию.
Оба снимка перекочевали из альбома в карман сыскной полиции. Под ним пряталась толстая тетрадка в муаровом переплете. Родион полистал страницы.
— Госпожу Прокофьеву беспокоил страх преследования, — сказал он.
— Теперь уже все равно. Не описала своего филера?
Ничего похожего в сумбурных записях не нашлось. Ванзаров сунул дневник на место и подошел к вазе, в которой распускался пук роз, окутанных бумагой с золотыми вензелями.
— Опять от Ремпена? — спросил Лебедев. — Роскошный подарок.
— От кого же еще ждать. Считайте мою вчерашнюю просьбу отмененной. Не тратьте время.
— Ага, стыдно старика Лебедева гонять,
— Нет. После этого убийства не имеет смысла.
— Вот как? А прачку допрашивать будете?
— Незачем. Надо торопиться. Может быть, счет пошел на минуты.
— Ну, уж вы тоже не горячитесь… А куда собрались?
— Постараюсь понять убийцу, — сказал Родион, натягивая перчатки. — Через час встречаемся у Монфлери. Ждите на улице в сторонке, чтобы вас не заметили из салона.
Он тут же вышел, оставив Лебедева в полном недоумении.
В комнату заглянул растерянный Бублик. Только что мимо него пролетел Ванзаров, ничего не объясняя. И как теперь поступать? Искать убийцу или подождать, пока другие справятся? Ничего не известно. Вот эта неизвестность больше всего донимала Роберта Онуфриевича. Увидев мрачного криминалиста, не думавшего помогать следствию, а застегивавшего пальто, пристав совершенно пал духом.
И за что на его участок такое наказание?
* * *
Кредитная контора зря время не тратила. Клерки зарабатывали себе и акционерам на спокойную старость. Выдавались кредиты, подписывались чеки, открывались чековые книжки, велись переговоры с будущими клиентами и доставлялись в хранилища стопки ассигнаций. Среди деловой суеты Ванзаров кое-как нашел клерка, который согласился проводить к председателю правления. Родион признался, что ему не было назначено, отказался сообщать, по какому вопросу, но просил передать: вопрос срочнейший и наиважнейший. По иному не стал бы беспокоить. Заинтригованный клерк убежал и вскоре вернулся, приглашая на второй этаж.
Прикрыв пасьянс бухгалтерской ведомостью, Николай Иванович старался показать, как занят и буквально вырывает бесценную минуту. На гладком лице начавшего лысеть мужчины читалось усталое раздражение. В самом деле: еще обеда не было, а просители уже надоедают. Он взглянул на Ванзарова и не узнал его. И потому позволил себе ледяную вежливость. Ему напомнили о встрече у Монфлери. Николай Иванович не придал этому большого значения и не потрудился вспомнить, где служит юноша с пошлыми, на его вкус, усами. Все так же подчеркнуто холодно он спросил, чего угодно.
— Мне угодно поговорить о госпоже Прокофьевой, — сказал Родион.
Этой минуты Николай Иванович давно опасался. Заявятся на службу и будут шантажировать. Припрут к стене, и деваться некуда.
— Вы кто? — спросил он испуганно.
— Сыскная полиция, чиновник для особых поручений.
Ах да, ну конечно! Дудников вспомнил восторженное лепетание Монфлери и басни этого глупого Лебедева. От сердца отлегло, денег с него точно не потребует. Но другая тревога возникла сама собой.