Беззвёздная дорога
Шрифт:
Во тьму — с луком и звёздным фиалом, и, может быть, с полудюжиной оставшихся у него стрел. Да, с таким же успехом он мог уйти во тьму с пустыми руками — разницы особой не было. Однако его утешала мысль о свете у него на груди.
Он пошёл вперёд.
***
Здесь царила непроглядная тьма. Фингон не видел ничего, кроме дороги. Но он чувствовал, что за ним наблюдают. Кругом его окружало мерзкое облако зла. И — о, как же здесь пахло: это был словно нечистый дух от какого-то гниющего поля битвы, словно разлагающаяся плоть, которую рвут стервятники, словно сама смерть. Хотя не было видно ни стен, ни крыши — только огромная жестокая тьма — тем не менее, он чувствовал, что заперт здесь. Злобное, пристальное внимание кругом
Серая дорога расколола тьму на две половины, но между ними не было никакой разницы. Фингон со своим луком и стрелами шёл дальше. Что же ему делать, когда он дойдёт до конца? Ему придётся предстать перед Морготом и требовать — или просить — или угрожать?.. Это было безумием. Это было невозможно.
Но он не сбавлял шагу. Он не хотел доставлять этой радости наблюдавшему за ним злу.
Дорога к центру тронного зала, казалось, тянулась очень долго, и только почти у самого конца её Фингон, наконец, увидел нечто, что не было нависшей тьмой. Перед ним с дорогой случилось что-то странное. Серая лента, которая до этого так аккуратно расстилалась по тёмной ночи, теперь рвалась, рвалась, и снова рвалась, разбиваясь сотни, потом — тысячи раз на тонкие, как шёлк, ниточки; и нитки заплетались в узлы и переплетали друг друга, внутрь и наружу, расстилаясь и находя на какой-то предмет, который был в самом конце дороги. Запутанная сеть расстилалась на огромном помосте, который Фингон иначе и не увидел бы. На помосте, будто прикованный к нему липко блестящими серыми нитями, стоял железный трон. Трон казался огромным: он был сделан для того, кто был больше, чем любой из Детей Илуватара, для самого могучего из его древнего племени. Но паутина — а это была паутина, тонкая, но мощная — опутала трон рваными серыми занавесями из затхлого паучьего шёлка. Словно якорные цепи, тянулись нити паутины за ним, простираясь в окружающую тьму.
Фингон воззрился на железный трон Моргота. Он был пуст.
Нет. Не был.
Фингон вспрыгнул на помост. Липкие нити, которыми кончалась дорога, пытались запутать его ноги; он отпихнул их прочь, и они разошлись. Недвижная фигура возлежала на железном кресле. Фингон чуть не пропустил её, ибо даже взрослый эльф выглядел бы до смешного крошечным в безжалостном пространстве трона, выкованного для гиганта — и это тело лежало, как мёртвое, и оно было так покрыто паутиной, что его почти не было видно. Но там был огонёк ярких волос, и Фингон, забравшись на кресло, услышал слабую дрожь неглубокого дыхания. Это был он. Это действительно был он.
И что-то во тьме стало смеяться.
Фингон застыл. Смех шёл откуда-то сверху. Он быстро снова положил стрелу на тетиву и поднял её, целясь в источник звука; однако по мере того, как он целился, звук уходил куда-то; теперь он шёл то слева, то справа, то таился в тенях у него за спиной; а теперь он был повсюду — тихий, жестокий, довольный стрёкот.
Ну-ка, ну-ка, ну-ка, — прошептал голос в тьме. — Что это тут у нас?
— Покажись! — воскликнул Фингон.
Если ты уж так хочешь меня увидеть, — сказал голос, — то это зависит только от тебя; но я подозреваю, что ты об этом пожалеешь.
Фингон заколебался. Но он предпочитал знать, с чем столкнулся. Он продолжал сжимать лук в левой руке, а правой нащупал звёздное стекло. Когда он достал его, нежного мерцания не было: свет заблистал — огромная белая вспышка озарила весь тронный зал, словно бросая вызов тьме. Затем свет сжался в белоснежный маяк в руке Фингона. Фингон был за это благодарен: одного взгляда было достаточно.
Отвратительная раздутая тварь таилась там, наверху. Её длинные волосатые лапы — каждая кончалась гигантским чёрным когтём — были столь огромны, что они изгибались вдоль стен тронного зала, занимая место нескольких уродливых колонн, которые некогда поддерживали
Я же тебе говорила, что ты пожалеешь, — сказала паучья королева. — Я же такая некрасивая!
Она сказала это не без иронии, с гордостью, и снова засмеялась; в её тихом, жутком смехе звучало эхо стрекочущей паучьей песни.
— Я не боюсь тебя, прислужница Моргота! — выпалил Фингон.
Чья-чья прислужница? — спросила паучья королева.
Фингон заколебался.
Да нет, подожди, подожди, не говори ничего, сейчас вспомню, — ответила паучиха, а потом — Ах, этот? Да, знаю такого. Но если он зовёт себя королём, это не значит, что он король, маленькая ты моя мошка. Никто не правит мной.
— А где же он? — требовательно спросил Фингон.
А мне-то откуда знать? Тут был. Где-то. Он сейчас не очень часто выходит погулять. — И снова жуткий смех. — Ног-то у него нет! Сидит тут, жалеет себя, — вот всегда вы все так. Иногда дракона какого-нибудь выплюнет. Если бы ты сошёл с дороги, наверно, нашёл бы его. Но ты не сошёл. Добрался всё-таки сюда. Прямо сюда, в мою норку, маленькая мошка. Как же это мило, когда приходят гости!
В темноте вдруг как будто кто-то пробежал, что-то стало качаться и шёлковые нитки, сковывавшие трон, задрожали. Огромная мерзкая голова опустилась вниз, пока бесчисленные многогранные глаза не уставились на Фингона прямо из-за трона. Свет звёздного стекла осветил её. Фингон уже почти хотел, чтобы этого не было.
Столько времени прошло, — сказала паучья королева, — с тех пор, как у меня были гости. Но вот ты и явился со своей крошкой света. Как там говорят? «Как добрались?», — Она рассмеялась. — Ну как всё было? Понравилась тебе дорога? Вижу, ты встретил маленьких близнецов. По мне — пара маленьких пустых кожиц. — Её челюсть беспрерывно двигалась. — Достойный подарочек. Очень вкусно. А теперь вот ты. Мой собственный гость; хотя собеседник из тебя не блестящий. Но я вот не жалуюсь. Расскажи-ка мне мошка, зачем ты сюда явилась. Тебе здесь что-то нужно?
— Я пришёл за Маэдросом, — сказал Фингон. Он вышел вперёд. Очертания тела под паутиной остались недвижны — ни когда Фингон заговорил, ни когда он достал звёздный фиал, ни когда паук спустил к нему свою паутину. Но это был он; и свет Эарендила высветил рыжую прядь его волос. — Я пришёл, чтобы забрать его домой.
Ох, нет, — сказала паучья королева. — Боюсь, что этого ты сделать не сможешь. Ну и ну, неужели ты и вправду думаешь, что тебе это позволят? Эти надоедливые стражи, которые не пускают нас в ваш мир — они так суетятся! Поберегу твои силы и скажу тебе об этом сейчас. Ничего злого выносить из Пустоты нельзя.
Фингон ничего не сказал. Но сердце у него упало.
Не очень-то они с тобой хорошо поступили, когда вообще позволили тебе отправиться в путь при таких обстоятельствах, — продолжала паучья королева со злым и снисходительным сочувствием. — Ну вот он, и здесь он и останется. Ему в любом случае надо платить по своим долгам. Давным-давно он заключил сделку, и хотя, может быть, он и не знал, что сделку заключает со мной, но всё-таки никто не скажет, что он не знал условий. Всё-таки он эти условия написал сам. И я соблюдаю их буквально.