Библиотека Дон Кихота
Шрифт:
— Черт знает что такое! — выругался в душе профессор, нахлобучивая свою кепку. — Ведь знал же, знал, что от него чего угодно ждать можно. Зазвал, наговорил три бочки арестантов, а в конце — пожалуйте бриться, дорогой профессор: дверь в нос и вали отсюда!
Но объясниться Сторожеву все-таки пришлось. Объяснение произошло через несколько дней в студенческой столовке под веселый хохот бурсы и звон посуды. Все вокруг только и говорили о раскрытом инкогнито писателя Грузинчика и о
— Видишь ли, Женька, ты уже, наверное, знаешь, что Гогой, о котором так сокрушалась Амалия Михайловна, оказался никто иной, как успешный писатель Грузинчик, известный больше под псевдонимом Эн. Гельс.
— Об этом, дорогой мой, вся Москва знает. Тоже мне секрет.
— Не кипятись. Я понимаю: обидно, когда перед самым носом дверь закрывают. Но, поверь, в той ситуации поступить иначе было просто невозможно.
— Ладно. Проехали. Меня, Арсений, любопытство гложет: какое отношение писатель Грузинчик имеет к твоей арбатской квартире и к читательскому клубу? У него что, проблемы с пищеварением?
— Прямое. Прямое отношение он ко всему этому имеет. Грузинчик в нашем клубе и начинал, пока его эта вездесущая Стелла не сцапала и не заставила контракт с издательством подписать.
— «Фауст» какой-то.
— Это ты на контракт намекаешь?
— Как догадался?
— Читали-с, знаем.
— Арсений Станиславович! Арсений Станиславович! А у нас сегодня лекция будет? — с шумом подскочила стайка студенток.
— Будет, деточки. С чего бы ей не быть?
Девчонки, от радости, что смогли хоть так пообщаться с любимым педагогом, вспорхнули и разлетелись в разные стороны.
После короткой паузы Сторожев продолжил:
— Мы с Грузинчиком почти ровесники. Он старше меня лет на 5 не более. Значит сейчас ему чуть больше 40, хотя на вид и не скажешь. Гога внешне словно заморозился стоило ему контракт под диктовку Стеллы подписать.
— Оставим мистику, Арсений. Ближе к делу.
— Гоге очень понравилась эта игра — читать всякую белиберду во время обеда. Поверь, он хороший филолог, знает не то 5, не то 6 языков и вдруг не на шутку увлекся низкопробной беллетристикой. А, главное, начал эту самую беллетристику ножом и вилкой, словно анатом какой вскрывать и внутренности исследовать.
— Дальше что?
— Исследовал, исследовал и наткнулся.
— На что наткнулся?
— На философский камень наткнулся.
— Не понял?
— Арсений Станиславович! Арсений Станиславович! — защебетала новая стайка влюбленных в Сторожева студенток.
— Ну что вам? — мотнул головой доцент, слегка утомленный всеобщим обожанием.
— А у нас лекция будет?
— Будет, будет, деточки.
— Ой, как хорошо!
— И, пожалуйста, передайте другим деточкам, что лекция непременно будет, но чтобы нас с профессором Вороновым не отвлекали пока. У нас разговор серьезный, понятно?
Девчонки
— Это какую такую ты лекцию читаешь, Арсений, во время сессии?
— Так. На бис девчонки попросили. О чем мы, впрочем?
— О философском камне.
— Верно. О философском камне.
— Поясни. Я ничего не понял, Арсений. Что за камень такой? Насколько мне известно — это что-то из алхимии.
— Правильно, профессор, из алхимии.
— Ты не выпендривайся давай, а поясни, умник.
И Сторожев в миг стал необычайно серьезным и заговорщическим тоном начал: «Тысячи, миллионы разнообразных идей ежедневно рождаются и умирают в человечестве. Бесполезные и неоформленные, подобные мертворожденному младенцу, одни уходят из жизни, не успев прикоснуться к ней, другие идеи, более счастливые, увлекаются круговоротом общественного мнения, переносятся с места на место, подобно тому, как ветер носит и кружит по полям и лугам бесчисленные семена растений».
— Это цитата что ли?
— А что ты еще хотел от литературного негра?
— Всегда завидовал твоей памяти, Арсений.
— Profession de foi, дорогой.
— Что означает: Профессия обязывает.
— Верно. Я ведь тоже на эту Стеллу работаю. Она мне за подобные цитаты деньжат подбрасывает.
— Ну и к чему сия цитата?
— А к тому, что Гога решил в бессмысленной на первый взгляд массовой беллетристике искать семена блуждающих, но никем не замеченных великих идей, понял?
— Не понял. Поясни.
— Охотно. Одна из великих алхимических аксиом гласит: «Во всем есть семена всего». Следовательно, каждая песчинка содержит не только семена драгоценных металлов и драгоценных камней, но и частички солнца, луны и звезд.
— Так это же учение о монадах Лейбница.
— Похоже.
— Но при чем здесь философский камень и прочее? Причем здесь бессмысленная беллетристика и Гога-Грузинчик с ножом и вилкой у тебя в клубе?
— А вот при чем. Во всех этих бессмысленных романах, во всех этих шпионских сагах о Джеймсе Бонде, о Гарри Поттере и прочее Грузинчик смог разглядеть семя, зародыш Большой Великой Идеи, или Большого Романа, Большой Книги, понимаешь?
— Так что ж он ее, Большую Книгу, не написал, а все про какого-то Придурина шпарил?
— Не знаю. Наверное, сбой какой вышел. Однако согласись: Придурин ему много золота принес. Чем тебе не философский камень и не алхимия? Может быть, эта самая Большая Книга ему просто не далась. Может быть сага о Придурине — это только подступ, первый шаг, или испытание, испытание золотом, причем настоящим, не выдуманным. Другой бы радовался, а Гога все совершенства ищет. Вот он себе руку в сердцах и рубанул, чтобы с Придуриным покончить и вновь с чистого листа начать.