Библиотека душ
Шрифт:
Бентам подошел ближе:
— Мой Бог, — выдохнул он, глядя на окровавленные простыни. — Что они с ним сделали?
— Вообще-то, это я, — признался я. — У меня действительно не было выбора.
— Оно чуть не откусило Джейкобу голову, — объяснила Эмма.
— Ты же не убил его? — спросил Бентам. — Мертвое оно бесполезно.
Я ответил:
— Не думаю, — и велел пуст'oте открыть глаза, и, очень медленно, она открыла их. Она все еще была жива, но слаба. — Хотя я не знаю, сколько она еще протянет.
— В таком случае, нельзя терять ни секунды, — заявил Бентам. —
Нима тут же бегом отправили за целителем. Пока мы ждали, Бентам проводил нас в кухню и предложил крекеры и консервированные фрукты. Но, или из-за нервов, или из-за всех выворачивающих наизнанку вещей, что мы увидели, ни у Эммы, ни у меня не было аппетита. Мы ковырялись в еде больше из вежливости, пока Бентам сообщал нам то, что произошло в наше отсутствие. Он рассказал, что сделал все необходимые приготовления в своей машине, и что все готово, осталось только подсоединить к ней пуст'oту.
— Вы уверены, что это сработает? — спросила Эмма.
— Настолько насколько могу быть уверенным, еще ни разу не попробовав, — ответил он.
— Это не причинит ей вреда? — спросил я, чувствуя странную заботу о пуст'oте, хотя бы только из-за того, что мне столько пришлось пережить, чтобы спасти ее.
— Конечно, нет, — пренебрежительно отмахнулся Бентам.
Прибыла целительница, и я чуть не вскрикнул от удивления, увидев ее. Не потому, что она выглядела необычно, хотя так и было, а потому, что я был абсолютно уверен, что видел ее раньше, хотя и не мог сказать где, или как я умудрился забыть встречу с кем-то настолько странным.
Единственными видимыми частями ее тела были левый глаз и левая рука. Все остальное скрывалось под акрами ткани: платками, шарфами, платьем и куполообразной юбкой с кринолином. Похоже, у нее не хватало правой руки, а за левую ее держал юноша с темной кожей и большими блестящими глазами. Он был одет в яркую шелковую рубашку и широкополую шляпу и вел целительницу за руку, словно она была слепая или калека.
— Я — Рейнальдо, — произнес юноша с ярко выраженным французским акцентом, — а это — Матушка Пыль. Я говорю за нее.
Матушка Пыль склонилась к Рейнальдо и что-то прошептала ему на ухо. Рейнальдо посмотрел на меня и произнес:
— Она надеется, что ты чувствуешь себя лучше.
Тогда я понял, где я видел ее — в моих снах, или том, что я принимал за сны, пока приходил в себя, после нападения.
— Да, гораздо лучше, — ответил я, обескураженный.
Бентам пропустил формальности.
— Ты сможешь исцелить такое? — спросил он, подводя Рейнальдо и Матушку Пыль к тележке. — Это пуст'oта, видимая нам только там, где она покрашена краской.
— Она может исцелить все, у чего бьется сердце, — ответил Рейнальдо.
— Тогда, пожалуйста, — попросил Бентам. — Очень важно, чтобы мы спасли жизнь этому существу.
Через Рейнальдо Матушка Пыль стала отдавать распоряжения. Вынуть
— Ну-ну, Марион, — заметил Бентам, обращаясь к Матушке Пыль неофициально, — не нужно залечивать все его синяки и раны до последней. Нам не требуется, чтобы это существо было полностью здоровым, достаточно только, чтобы оно оставалось живым. Понимаешь?
— Да-да, — бросил Рейнальдо снисходительно. — Мы знаем, что делаем.
Бентам хмыкнул и отвернулся, демонстративно выражая свое недовольство.
— Теперь она будет делать пыль, — произнес Рейнальдо. — Отойдите, и будьте осторожны, не вдохните ее. Она мгновенно усыпит вас.
Мы попятились. Рейнальдо натянул пылезащитную маску на нос и рот и распутал платок, закрывающий то, что осталось от правой руки Матушки Пыль. Под ним оказался обрубок длиной всего несколько дюймов, который заканчивался намного выше того места, где должен был быть ее локоть.
Левой рукой Матушка Пыль начала тереть обрубок, отчего образовалась тончайшая белая пудра и повисла в воздухе. Задержав дыхание, Рейнальдо провел по воздуху рукой, собирая пыль. Это было слегка отталкивающе, но мы смотрели как завороженные, пока он не насобирал примерно унцию порошка, а обрубок Матушки Пыль не стал меньше на то же количество.
Рейнальдо пересыпал порошок своей госпоже в руку. Она склонилась над пуст'oтой и дунула часть пыли той в лицо, как я помнил, она делала мне. Пуст'oта вдохнула и внезапно резко дернулась. Все, кроме Матушки Пыль отпрыгнули назад.
«Лежи, не шевелись», — велел я, но в этом не было необходимости — это была спонтанная реакция на порошок, как объяснил Рейнальдо, когда тело начинало работать на пониженных оборотах. В то время как Матушка Пыль посыпала порошком рану на шее пуст'oты, Рейнальдо рассказал нам, что порошок может исцелять раны и погружать в сон, в зависимости от используемого количества. Пока он говорил, по краям раны на шее пуст'oты выступила белая пена и засияла. Пыльца Матушки Пыль, сообщил Рейнальдо, была ею самой, и в заложенном изначально ограниченном количестве. Каждый раз, когда она исцеляет кого-нибудь, она понемногу тратит себя.
— Надеюсь, мой вопрос не покажется вам грубым, — подала голос Эмма, — но почему вы это делаете, если это вредит вам?
Матушка Пыль ненадолго прекратила трудиться над пуст'oтой, развернулась, чтобы ее здоровый глаз мог видеть Эмму, и заговорила, настолько громко, насколько мы вообще слышали, чтобы она говорила, издав невнятный набор звуков, как человек, у которого нет языка.
Рейнальдо перевел:
— Я делаю это, — сказал он, — потому что так я выбрана служить.
— В таком случае… спасибо, — произнесла Эмма почтительно.