Бич Ангела
Шрифт:
День был весенний, но хмурый. Немногочисленные прохожие неторопливо сновали мимо. Обходя очередную наледь, Виктор почти прижался к стене старинного особняка. Уже проходя мимо, то ли боковым зрением, то ли задним зрением (если таковое существует), он вдруг увидел чей-то силуэт, хотя мог бы поклясться, что еще мгновение назад на этом месте никого не было.
Виктор остановился и обернулся. Возле стены, почти прижавшись к ней спиной, в небольшом углублении на низенькой ступеньке сидел человек. По внешнему виду, бомж, но достаточно прилично одетый. Возле него не было картонной
— Мы встречались раньше?
— Возможно.
— Где?
— Может, в этой жизни, а, может, в другой…
— Кто ты?
— Вестник.
— Вестник?
— А чему ты удивлен? Ты ведь Вестника давно ожидаешь… Ты готов?
— К чему?
— Идти.
— Куда?
— Туда, где тебя ждут.
— Почему я должен тебе верить?
В глазах Вестника зажглись веселые искорки, и он протянул навстречу Виктору ладони. Даже сквозь грязь были четко видны две лилии, повернутые лепестками вниз.
* * *
Перед мысленным взором Виктора прошла вереница лиц друзей, знакомых, родственников, матери, жены, детей. Лишь видения сыновей отозвались легким, но ощутимым уколом в глубине самой души, словно кто-то содрал затянувшиеся пленки ран, и кровь опять где-то внутри потекла невидимыми ручейками.
И вновь всплыло в памяти любимое еще не так давно им самим изречение, почерпнутое из «Виджл — воина»: «На долгом пути восхождения нельзя обойтись без потерь».
Хорошо рассуждать, сидя в теплом и сытом помещении, когда дома и в семье все более или менее нормально, когда есть работа и здоровье. — И, совсем другое дело, когда все вдруг заканчивается, когда все идет наперекосяк.
* * *
Неожиданно Виктор почувствовал, что внутри него словно распахнулись створки окна, через которое он увидел те дали, о которых раньше только смутно догадывался. Будто открылся шлюз, и недостающие детали воспоминаний заполнили все пустоты.
— Ты вспомнил, кто ты?
— Да. Майтрейя.
— Значит, тебе действительно пора.
— Что я должен делать?
— Вот возьми, здесь документы на другое имя. Теперь ты — Леонтьев. Билет на завтрашний рейс на Москву. Там тебя встретят. Помогут пересесть на другой рейс.
— Куда?
— На Лхасу… Но это будет не конечный пункт.
— Я знаю… А Калки?
— Почему ты спрашиваешь именно о нем?
— Наше с ним будущее едино. С остальными я меньше связан.
—
— Совсем немного. Лишь его мирское имя и то, что мы должны двинуться одновременно.
— Это уже неплохо. Калки пробуждается труднее. Но мы надеемся успеть.
— Успеть к чему?
— Ты и сам знаешь. Время великих испытаний слишком близко.
— Вы надеетесь его предотвратить?
— Мы надеемся пройти его с наименьшими потерями.
— Зачем?
— Иначе цивилизация провалится на слишком низкий уровень.
— Никто перед Игрой не может отменить правила. Их можно менять лишь во время Игры. И то только в том случае, если соперник первый их нарушит.
— Ты надеешься, что это произойдет?
— Нарушение правил противоположной стороной?
— Да.
— Должно произойти. Потому что, как мне кажется, знаю, кто будет против нас играть.
— И кто же?
— Пока преждевременно об этом говорить.
— Тебе виднее.
— Возможно. Хотя я знаю лишь начальные условия Игры. О самой Игре ты должен знать больше.
— Навряд ли. Мы с тобой в равных условиях.
— До того момента, пока ты не примешь решение, участвовать ли тебе в Игре или занять место арбитра.
— Причем здесь я? Я — всего лишь Вестник!
— Не лукавь. Я помню тебя, Великий Архат. Мы вместе исполняли разные миссии. Правда, это было давно.
— Да, я помню, брат. Но, если честно, я устал, а конца и края этому не видно.
— Мы — Воины. Никто не говорил, что нам будет легко.
— Не осуждай меня.
— Нет, конечно, я все понимаю. Хотя и хотел бы видеть тебя рядом. У тебя еще есть время, брат… А у меня оно уже закончилось — я пошел собираться.
— Подожди, еще вопрос. Ты знаешь, какова плата в случае неудачи?
— Счет изначально идет на миллиарды, Вестник!
— Похоже, ты знаешь больше меня. Я думал, на порядок меньше… Вот это меня, наверно, и подломило. За что? В чем провинились эти люди, третья часть которых — дети? Кто установил такую плату?