Бич Божий

Казовский Михаил Григорьевич

— Не вели казнить, а вели слово молвить, великая княгиня!

— Мы с дурными вестями!

— Степняки на подходе к Киеву!

— Мы с Путятой охотились вдоль Днепра в стороне Витичева. Смотрим, а на башне сигнальной костёр горит!

— И навстречу нам — беженец из Родни. Говорит, что в долине Стугны пыль стоит столбом — печенежская конница идёт!

— Мы сказали Люту... то есть Мстиславу Свенельдичу, он уже велел затворить ворота и пошёл снаряжать гонцов к Претичу в Чернигов, за помощью.

Ольга от этой новости подалась вперёд и с испуга

перекрестилась:

— Свят, свят, свят, — прошептала она. — Да откуда ж им взяться, степнякам-печенегам, тут? Ведь они далеко, за днепровскими порогами. Хан их Куря — наш недальний родственник и в союзе со Святославом, вместе воевать ходили. Прежде не совались на Киевскую землю.

— Значит, было с чего обнаглеть поганым, — покачал головой священник. — Не дай Бог, что со Святославом стряслось в Болгарии!..

А Малуша крепко прижала к себе сына; тот уткнулся в тёплый мамин живот и стоял ни жив ни мёртв от страха. За окном раздавались раскаты всполошного колокола — он предупреждал киевлян о грозящей опасности, а ему вторил гром, исходящий с небес.

Переяславец-на-Дунае, лето 968 года

Церковь Успения Богородицы оставалась единственной в городе после его захвата Святославом. Он пришёл сюда прошлой осенью, накануне зимы, отхватил часть Болгарии — от низовьев. Дуная и почти что до самой Янтры, — овладел массой городов, а Переяславец провозгласил собственной столицей. Церкви все пожёг, а священнослужителей разогнал. Лишь одна небольшая церковка на окраине, за горой, странным образом тогда уцелела — может, потому, что была из камня, или по недосмотру воеводы Свенельда. В ней служил отец Нифонт — молодой, энергичный, с мощным красивым голосом. Прихожане относились к нему с теплотой и нежностью.

Князь, остыв, повелел Нифонта не трогать. А потом даже разрешил взятой в плен византийской монахине Анастасии на заутрени ходить. Но в сопровождении Милонега и приставленной к ней холопки.

Девочка, узнав, что её похитили и везут не в Константинополь, на юг, а в Переяславец, на север, долго плакала, не хотела есть и молила вернуть её в монастырь Святой Августины. Князь решил посмотреть на гречанку. Был он коренаст, круглолиц и брит. С бритой головы его свисал оселедец — длинный чуб, оставленный на макушке. Длинные усы были, как у рака. Мочку левого уха оттягивала серьга — золотая, толстая, а на ней жемчужины и рубин горели. Серые глаза гипнотически взирали на собеседницу.

— Хороша, — сказал Святослав, разглядывая монашку. — Греческая кровь — одухотворённая кровь.

Калокир, явившийся вместе с князем, говорил с ним по-русски:

— Но Анастасия — гречанка лишь наполовину; по матери Феофано. Иоанн Цимисхий, её отец, по происхождению армянин, из семейства Гургенов. Так же, между прочим, как и сам правитель — Никифор Фока.

— И армянская кровь не хуже, — отвечал Святослав. — Ты спроси у неё, пожалуйста, чем ей так не понравилось у меня в Переяславце? Плохо кормят? Невнимательно за ней ходят? Издеваются?

Унижают?

Калокир перевёл на греческий. Девочка сидела нахохлившись, глазки долу, губки сужены. Посмотрела на Святослава мрачно:

— Как он думает — под замком сидеть приятно?

Князь ответил:

— Ничего, это ненадолго. Вот отправим её на Русь — будет без замка. Сделаем княгиней. Замуж выдадим за сына моего, Ярополка. Чем в монастыре погибать — может, веселее получится?

Дочка Феофано молчала, переваривая услышанное. А потом попросила кротко:

— Хоть позвольте мне по уграм на заутреню ходить. Две недели я не молилась в церкви. Это тяжкий грех.

Святослав разрешил и вышел.

Так она и стала посещать отца Нифонта.

С Милонегом, сопровождавшим её, поначалу не хотела общаться: он участвовал в её похищении. Но потом обида забылась, новые заботы стали занимать, и она задала вопрос:

— Милонег, скажи, Ярополк — добрый или злой?

Юноша посмотрел на неё с улыбкой:

— Нет, совсем не злой. Но не слишком добрый...

— Сколько лет ему?

— Около семнадцати.

— А на вид — симпатичный или уродливый?

— Да не знаю, право. Страшным его не назовёшь, но и не красавец. Не особенно такой видный. Он не богатырь.

— А по-гречески понимает?

— Как и я примерно. Нас один учитель учил. Знаешь, Ярополк — мой племянник. Сын моей покойной сестрицы. Мой отец ему — дед.

— Интересно! Твой отец — тоже князь?

— Нет, он волхв.

— Что такое «волхв»?

— Как тебе сказать? Чародей, прорицатель. Может исцелять, вызывать дожди, разгонять облака. Знает все приметы. И гадать умеет — по полёту птиц, по воде, по земле, по расположению внутренностей жертвенных животных.

— Надо же! — сказала она. — И тебе передал это мастерство?

Милонег мотнул головой:

— Я не захотел. Нет желания волхвовать, кудесничать. Место моё — на войне и в походе. В мечниках у князя.

Девочка внимала ему с любопытством.

— Есть ли в Киеве православная церковь? — продолжала она.

— Даже две: на Подоле — Ильи-пророка, но уж больно старая, а вторая в центре — Святой Софии, выстроена лет десять тому назад Ольгой Бардовной. Деревянная, небольшая, но красивая очень. Службы там отец Григорий ведёт. Он княгиню Ольгу крестил, стал её духовником, вместе с ней ездил в Константинополь, а по-нашему, в Царьград. Там она встречалась с Константином Багрянородным, получила благословение патриарха Полиевкта.

— Хорошо, — оценила Анастасия. — Значит, отец Григорий отпустит мне грехи...

Так они ходили по дощатой мостовой, мимо одноэтажных построек Переяславца. Сзади ковыляла холопка — привезённая Святославом из Хазарии, после его похода 964 года. Князю нравилось, как она готовит конину, и поэтому Суламифь отправлялась с ним во все его путешествия.

— Можно заглянуть к ювелиру? — как-то раз обратилась монахиня к Милонегу. — Только посмотреть. Всё равно у меня денег нет.

— Загляни, разумеется. Жалко разве?