Бич небесный
Шрифт:
А потом ему пришлось прокладывать себе путь через людей отца.
Шаг за шагом он пробирался через здание. Он нашел способ обмануть механизм в лифте. Служащий в отцовских апартаментах на крыше здания пропустил его – он знал этого служащего. И вот, наконец, он оказался в знакомой, отделанной мрамором приемной, в окружении гигантских ацтекских мандал, черепов орангутангов и китайских фонариков.
Алекс сидел, кашляя и ежась, в своем грязном бумажном комбинезоне на обитой бархатом скамье, упершись руками в колени, с кружащейся головой. Он терпеливо ждал. С его папой всегда было так, и только так, и никогда по-другому.
Минут через десять двойная бронзовая дверь в дальнем конце приемной отворилась, и в комнату вошла одна из самых прекрасных девушек, каких он когда-либо видел, – лет девятнадцати, мальчишеского вида, с фиалковыми глазами и симпатичной шапочкой черных волос, в короткой юбке, узорных чулках и на высоких каблуках. Она сделала несколько осторожных шагов по мозаичному мраморному полу, увидела его и ослепительно улыбнулась.
– Это ведь ты? – спросила она по-испански.
– Прошу прощения, – ответил Алекс. – Не думаю, что это так.
Расширив глаза, она перешла на английский:
– Ты не хочешь пойти со мной… по магазинам?
– Не сейчас, благодарю вас.
– А я могла бы взять тебя с собой по магазинам. Я знаю в Хьюстоне множество отличных местечек.
– Может быть, как-нибудь в другой раз, – ответил Алекс, оглушительно чихая.
Она озабоченно посмотрела на него, повернулась и вышла, и двери за ней лязгнули, словно легла на место гробовая плита.
Прошло еще минут семь, и действительно появился лакей с кофе и печеньем. Лакей был незнакомый – здесь почти всегда был новый лакей: эти служащие – низшая ступенька в организации Унтеров. Но британская сдоба была очень вкусной, а кофе, как всегда, коста-риканским и отменно сваренным. Алекс поставил блюдо с печеньем на скамейку и несколько раз осторожно отхлебнул, и тогда его физическое состояние восстановилось до того уровня, когда он начал чувствовать настоящую боль. Он послал лакея за аспирином, а еще лучше за кодеином. Лакей ушел и не вернулся.
Потом возник один из личных секретарей. Это был самый старый секретарь, сеньор Пабст, беззаветно преданный семье, – холеный пожилой мужчина, обладатель мексиканского диплома в области юриспруденции и тщательно скрываемого легкого алкоголизма.
Пабст осмотрел его с головы до ног с искренней жалостью. Он был родом из Матаморос; у Унгеров было множество связей в Матаморос. Алекс не мог бы сказать, что у них с Пабстом были совместные дела, но было нечто родственное в способе понимания окружающего мира.
– Думаю, тебе лучше сразу лечь в постель, Алехандро.
– Мне нужно увидеть El Viejo. [61]
– Ты не в том состоянии, чтобы говорить с El Viejo. Ты сейчас готов сделать какую-нибудь глупость, что-нибудь, о чем потом будешь сожалеть. Повидайся с ним завтра. Так будет лучше.
– Послушай, он будет со мной встречаться или нет?
– Он хочет видеть тебя, – признал Пабст. – Он всегда хочет видеть тебя, Алехандро. Но ему не понравится, если он увидит тебя таким.
61
El Viejo – старик, здесь: босс (исп.)
– Я
Пабст провел Алекса к отцу.
Гильермо Унгер был высокий, стройный человек лет около шестидесяти, в аккуратно завитом белокуром парике того самого цвета, каким бывает высококачественное сливочное масло. У него были очень светлые голубые глаза, спрятанные за толстыми стеклами очков – несчастливое наследие длительных экспериментов с виртуальностью. Под мучнисто-белым слоем лекарственного грима опять полыхала россыпь чирьев из-за приема гормональных препаратов. На нем был льняной тропический костюм. Судя по виду, настроение у него было… нет, не хорошее; его настроение никогда нельзя было назвать хорошим, – но позитивное.
– Итак, ты вернулся, – проговорил он.
– Я некоторое время жил с Хуанитой.
– Я так и понял.
– Знаешь, papб… мне кажется, она мертва.
– Она не мертва. Мертвецы не читают свою электронную почту. – Отец вздохнул. – Она по-прежнему таскается с этим своим огромным тупоголовым ублюдком-математиком! Сейчас он утащил ее с собой куда-то в Нью-Мексико. Неудавшийся ученый, господи боже! Совершеннейший безумец. Она бросила все, она позволила ему сломать всю свою карьеру! Один только Бог теперь может помочь ей, Алехандро, – потому что Бог знает, что я этого не могу.
Алекс сел и закрыл ладонями лицо. Его глаза наполнились слезами.
– Я очень рад, что она еще жива.
– Алехандро, посмотри на меня. Зачем этот бумажный комбинезон, словно ты какой-нибудь бродяга с улицы? Почему эта грязь, Алехандро? Почему ты приходишь ко мне в кабинет в таком виде? Неужели ты не мог по крайней мере вымыться? Мы не бедняки, у нас есть душ.
– Papб, я вымылся настолько, насколько смог. Просто я побывал в центре большого торнадо, и грязь въелась слишком глубоко в кожу, ее не смыть. Так что прости, но придется подождать, пока не сотрется верхний слой кожи.
– Ты был в Оклахома-Сити? – спросил отец с неподдельным интересом.
– Нет, папа. Мы были в том месте, где ураган зародился. Мы преследовали его с самого начала и видели, как все происходило.
– Оклахома-Сити подвергся серьезному воздействию, – задумчиво проговорил Унгер-старший. – Это было очень значительное событие.
– Мы не были внутри Оклахома-Сити – и вообще, там ведь все погибли, разве не так?
– Не все. Едва ли больше, чем половина.
– Этого мы уже не видели. Мы наблюдали только за начальной стадией эф-шесть. Мы – то есть бригада… им хотелось проследить ураган с самого начала, из научных соображений, чтобы лучше понять его.
– Понять, вот как? Что-то не похоже! А знают ли они, почему ураган остановился так внезапно, сразу же после Оклахома-Сити?
– Нет. Я не знаю, удалось ли им понять это. Сомневаюсь, что они это поняли.
Алекс уставился на отца. Этот разговор не вел ни к чему. Он не знал, что говорить этому человеку. У него не осталось ничего, что он мог бы сказать ему – не считая отвратительной новости о том, что он находится на пороге смерти и кто-то из семьи должен присмотреть за ним, пока он умирает, в основном по формальным соображениям. И он не хотел, чтобы это вынуждена была делать Джейн. А кроме нее, отец был последним, кто оставался.