Бич Нергала
Шрифт:
Напуганной змейкой Юйсары выскользнула из объятий Конана, сгребла одежду в охапку. Обнаженный киммериец сидел на сочной траве, с тревогой глядел на оранжевый столб; в реве пламени тонули мирный щебет птиц и жужжание насекомых.
Он торопливо оделся и, прихватив оружие, побежал мимо лагеря когирцев к цепочке скал. Хватаясь за кусты и камни, вскарабкался на невысокий утес в двух бросках копья от охваченного пламенем. Окинул равнину цепким взглядом.
Два точно таких же пожара бушевали на севере, за дворцом и сокровищницей, и на северо-западе. И там, и там были его люди. На севере – когирцы и пандрцы, на северо-западе – кшатрии.
Едва он вспомнил о крестьянах, над самой середкой их стана взвился оранжевый жгут. А вскоре до Конана донеслись крики.
Он повернул голову в сторону дворца и заметил неприятельский снаряд. Не увидел (увидеть было невозможно, прозрачный шар, наполненный бесцветной жидкостью, спивался с небесной голубизной), а уловил движение. Зажигательный снаряд летел прямо на него.
За миг до падения шара Конан показался себе голым и беспомощным, как новорожденный ребенок. Сейчас рядом с ним на скалу спрыгнет огненная смерть, и…
«Слезы Инанны» брызнули на лагерь. Кто-то закричал от невыносимой боли, вспыхнули шатры, в следующее мгновение поднялась дикая суматоха. Где бегом, где съезжая на седалище, Конан спустился со скалы и примчался к когирцам.
– Коней! – закричал он, надсаживая горла – Уводите коней!
Стреноженные кони пронзительно ржали, скакали по лагерю, сбивали людей, опрокидывали котлы и рушили пирамиды из копий. Несколько воинов таскали в шлемах воду из ручья, тщились спасти горящую груду провианта, – шатер, прикрывавший ее, успел превратиться в пепел. Сонго висел, как пиявка, на шее своего перепуганного коня, пытался остановить. К нему подскочил Конан, оглушил скакуна ударом могучего кулака по черепу, оттащил когирца от падающего животного и закричал, развернув лицом к себе:
– В лес! Уводи людей в лес! Рассеяться!
– А лагерь? – растерянно выкрикнул когирский рыцарь, – Они же тут все сожгут!
– Людей спасай, болван! – вышел из себя Конан. – В лес! Не вздумай на равнину высунуться – конницей ударят.
Сонго кивнул и, прихрамывая, поспешил к своим товарищам. Конан огляделся, заметил Юйсары, гаркнул: «Сюда!» За спиной треснуло стекло, он развернулся в прыжке, как от нежданного удара кнутом. Шар угодил между двумя шатрами, забрызгал оба; капли на земле и холсте быстро наливались оранжевым жаром. Конан отскочил от гибельной лужи, а шатры вспыхнули, и заполыхала земля, и казалось, пламя не уймется, пока, не прожжет себе лаз к сердцу земли.
На этот раз никого из людей не задело, но сосуды падали с потрясающей точностью, а значит, лагерю конец, подумал Конан. Но не эта мысль привела его в ярость. Здесь, в лесочке за скалами, стояла меньшая часть когирского отряда, остальные расположились на севере, и у них были кони, отбитые у агадейцев. Сорок восемь скакунов. Сутки напролет сорок восемь когирских рыцарей и отборных воинов Сеула Выжиги осваивали необыкновенное оружие покорителей мира, чтобы завтра штурмовать сокровищницу и дворец, чтобы громить врага его же оружием. За навыки приходилось дорого платить – ожогами, рваными ранами, даже жизнями. Двоих унесла на тот свет «ноздря Мушхуша»; плохо прикрепленная, она сорвалась с бока скачущего коня и хлестнула огнем по цепочке зрителей. А теперь получается, эти жертвы напрасны. Конан заскрежетал зубами и выругался.
Его вина. Он видел, как на крыше великолепного дворца и плоской вершине
Но оказалось как раз наоборот. Это Конан принимал Бен-Саифа за дурака. Успехи в ночных нападениях на караулы, в стычках с мелкими группами грозных вражеских конников притупили его осторожность и проницательность. И теперь агадейцы сурово наказали его за беспечность. Не будет завтра никакого штурма. С утра до ночи ему придется собирать по лесам и садам разбежавшихся людей и коней.
Четвертый шатер занялся огнем, и только один, на дальнем краю лагеря, остался цел. Когирцы укрылись среди деревьев – никто не искал страшной и бессмысленной смерти. Только Конан бесцельно метался по горящему лагерю, перепрыгивая через мириады огоньков, усеявших землю.
Полог уцелевшего шатра откинулся, и перед Конаном выпрямился агадейский воин.
Киммериец с ревом схватился за меч, и облегченно ругнулся, узнав Сафара. За слепым рубакой из шатра выбрался мальчишка-поводырь, он тоже успех облачиться в серые доспехи убитого агадейского караульщика. Золотой шишах так и норовил съехать на нос, с таким же успехом мальчик мог нахлобучить на смуглую обритую голову войсковой казан, что вмещает еды на десятерых.
– Какого демона вы тут дурака валяете? – От неожиданности Конан даже повеселел.
Безглазый воин, не так давно слывший грозой бусарского жулья, улыбнулся и показал в шатер.
– Там еще доспехи для двоих.
– А толку? – не понял киммериец. – Ты и в этих железках испечешься в лучшем виде.
– Под шаром, – перестал улыбаться Сафар, – все время торчат трое-четверо верховых. Вот он видел. – Могучий бусарец положил ладонь на плечо поводыря.
Конан и сам обратил внимание на всадников, гарцующих под шаром. Ему было невдомек, зачем они там понадобились, ведь с земли в надутый мешок не попадешь ни из лука, ни из арбалета. Наверное, просто на всякий случай.
– Это связные, – пояснил Сафар. – Человек под мешком высматривает нас и бросает связанным записки для обслуги катапульт. Вот он, – новый хлопок по плечу поводыря, – видел, как конники снуют туда-сюда.
– Ну и что? – равнодушно спросил Конан, хотя у него забрезжила догадка.
– К связным, – проговорил Сафар, – можно подобраться довольно близко по саду. Перебить и занять их место. Может, и не заметят из дворца.
Теперь Конан понимал замысел Сафара. Чудовищный риск. И из корзины, подвешенной к мешку, и с крыши дворца агадейские всадники видны, как на ладони. Подобраться к ним незамеченными? Налететь во весь опор и перебить? Проникнуть во дворец под видом связных? А дальше? Во дворце и сокровищнице семь или восемь десятков вооруженных до зубов горногвардейцев, признанных мастеров военного дела. Их-то как одолеть?