Билет, который лопнул
Шрифт:
Брэдли был охвачен исступлением при котором любая сексуальная мысль мгновенно принимала трехмерную форму в лабиринте турецких бань и секс-кабинок снабженных гамаками качелями и матрасами вибрирующими с пронзительной частотой насекомых что носятся в нервах зубах и костях… «тонкая певучая назойливость которая воздействовала на нервы и уши, заставляя их исступленно вибрировать в том же ритме»… цитата из 'Ярости'Генри Каттнера страница 143. Сексуальные фантомы всех его влажных снов и мастурбирующих предвечерий окружили его облизывая целуя ощупывая… Время от времени он пил густую и сладкую полупрозрачную жидкость которую принес охранник… Жидкость оставляла во рту жгучий металлический привкус… Губы и язык распухли пробитые эрогенными серебристыми ранами… Кожа излучала фосфоресцирующий лилово-розовый свет наполненный холодным ментоловым
«Бяка!» — в ужасе вскричал он пытаясь дотянуться до ножа… но его двигательные центры были парализованы… Такое бывало и прежде… «Я говорил тебе что вернусь»… Бяка приложил к его лбу длинный желтый ноготь трупа перепрыгнул через его тело и лег рядом… Он уже мог пошевелиться и принялся царапать куклу ногтями… Бяка фыркнул и оставил на шее Брэдли три длинные царапины…
«Ты мертв, Бяка! мертв! мертв! мертв!» вскричал Брэдли пытаясь оторвать кукле голову…
«Может и мертв… Но и ты тоже если отсюда не выберешься… я пришел тебя предупредить… Из настоящего времени мимо крабовой стражи на непристойных картинках?.. В соседней ячейке находится китайский мальчишка а дальше по коридору — Я есмь… Сам знаешь он крупный специалист… И воспользуйся этим… я ухожу»…
Он постепенно исчез оставив на зеленом тюфяке слабый след… Комнату заливал молочный свет… (Ушедшие оставили после себя смесь сновиденья и рассвета)… В постели рядом с Брэдли лежала маленькая бамбуковая флейта… Он поднес ее к губам и услышал со старого коврика в углу голос Бяки… «Не сейчас… Позже»…
Он вступил в контакт с юным китайцем которому удалось тайком пронести транзисторный приемник… Они наскоро разработали план и когда пришел охранник с густой жидкостью включили металлические помехи и вонзили пружинный нож глубоко в нервные центры насекомого… Охранник упал взвиваясь и выделяя из своего вспоротого брюшка белый сок… Брэдли взял оружие охранника и освободил остальных пленников…Большая их часть была совсем безнадежна но других они привели в чувство с помощью помех и сформировали дивизию линейных войск…
Брэдли показал оружие охранника Яесмю…
«Как обращаться с этой поеботиной?..»
Яесмь обследовал механизм длинными пальцами аккуратными как обработанный металл… объяснил что это кинопистолет с телескопическим объективом для съемок и проецирования кинофильма вызывающего сверхзвуковые вибрации изображения… Он присоединил приемник к кинопистолету так чтобы помехи синхронизировались с вибрациями… Когда они зигзагами выбирались из улья стремительным натиском захватывая металлические дозоры печей Брэдли держал пистолет на изготовку… Сторожевые вышки открыли огонь магнитными спиралями и прежде чем Брэдли сумел добраться до центральной диспетчерской вышки и обезвредить механические орудийные башни он потерял половину своих людей… (Его войска имели одно преимущество… Все охранники и орудия врага действовали с помощью автоматического управления и в месте их дислокации бойцов фактически не было)… Двигаясь зигзагами он открыл огонь пользуясь помехами и кинопистолетом… Вышки и печи взлетели на воздух в азотистом взрыве горящей кинопленки… Всю структуру сада до самого голубого неба вдали разорвала огромная прореха… Он поднес к губам флейту и из далекого горного селения его детства тонкой струйкой полились
Появилась Команда Подрывников. Сад Наслаждений сносят и сваливают в кучи чтобы сжечь. На сломанную виселицу покрытую розовыми блестками угрюмо смотрит тощий человек с дубленой кожей лица и тусклыми серыми глазами. У ног его задыхается, обсирается, обоссывается и извергает семя магнитофон. Он слушает лицо его безмятежно. Он топает своим башмаком с тяжелой металлической набойкой. Шум умолкает. Он наклоняется поднимает кусок спутанной кинопленки и держит его в лучах предзакатного солнца. Рука его опускается и пленка извиваясь ускользает сквозь пальцы. Он смотрит вокруг. «По-моему все готово».
Выходят люди с плещущимся в ведрах бензином. Старший бросает спичку и отступает назад. По всей долине вспыхивают и другие костры в безветренном сентябрьском воздухе неподвижно застывает черный дым. Команда Подрывников поднимается по склону холма к своему грузовику… позвякивание инструментов. В грузовик садятся два садовых сторожа, которые дожидались, когда их подбросят до города… скрежет сцепления… шум далекого двигателя. Позади них в темнеющей долине Сад Наслаждений являет собой разрозненные кучи дымящегося хлама… там где пасутся козы и греются в лучах полуденного солнца ящерицы сквозь почерневшие магнитофоны пробиваются кусты и ползучие растения. БОГ — это запах горящих листьев на булыжных мостовых шелест проводов и тьмы потрепанные звуки далекого города.
Охранник по прозвищу “Роза” сидит на скамейке в кузове раскачивающегося грузовика вместе с молчаливыми подрывниками. Он не знает ни куда едет ни что будет делать когда туда доберется… «старею… сторожем на склад… может музейным охранником…»
Я остановился у газетного киоска на Шафтсбери-авеню и купил экземпляр “ Encounter” рассчитывая в рубрике “Эрос” обнаружить изящную прозу отвлеченную до такой степени что образной дорожки не возникает.
(Сопутствование или скорее сопоставление с этой неизменно удачной хотя и схематичной фигурой речи с помощью приписывания синтаксически виновной аналоговой метафоре того или иного пола.)
Без десяти двенадцать ночи я вошел в вестибюль “Бутса” а снаружи стоял “Добряк” на лице блики синего неона при взгляде на него возникала мысль о больном металле лицо сжигаемое неторопливыми холодными пожарами. (безнадежно упадническое отрицание общественных ценностей посредством отверстий оплодотворяет перспективу и амбивалентную самоуверенность скрытого тоталитаризма.)
Я знал почему он там стоит. У него не было наличных чтобы отоварить рецепт. Он ждал человека которого смог бы раскрутить. (увязнув в несоразмерной злобе он не добивается даже несообразной искренности истерии скорее — тревожной дремоты с контрапунктом в виде инфантильного обнажения фрагментарных провинциальных гениталий.)
— Нужна капуста к рецепту, старина?
Он обернулся посмотрел на меня и решив что я не из легавых кивнул. Я дал ему фунт.
— Этого хватит на шесть доз. Увидимся на улице.
Он опять кивнул вошел внутрь и уселся в очередь в рецептурный отдел.
(по иронии судьбы форма банальна до глубины всей макулатурной души амбивалентно бичующей небоеспособные щупальца словесного поноса)
Я ждал полчаса словесной грязи. (в подтверждение существования их творца их периодически взбадриваемые жизни испытывают смертельную жажду направления или курса предписываемого легко узнаваемыми формально негативными аналогами наибольшего доверия заслуживает банальная “приватизация”)
— Если хочешь можешь раскумариться где угодно.
Я видел что у него нет своего жилья. Он только кивнул и мы взяли такси. Когда мы приехали мне пришлось его будить и помогать подняться по лестнице. Сидя в очереди с рецептом он наглотался чумовых колес. Я усадил его в кресло. Он тяжело подался вперед и высунул язык. Открыв один глаз он взглянул на меня.
— Откуда я вас могу знать?
— Прямо с самого начала с врожденного знания.
Его взгляд ощупал меня внутри. Он улыбнулся вертя в грязных пальцах солдатский шарф.