Билет в одну сторону
Шрифт:
– Не, ну я чисто прикольнуться. Там что ни день – то новые примочки. А что от русских баб останется – то она предлагает по всему миру продавать. Задорого.
– Ой, боюсь, на всех желающих не хватит. Очередь соберется на десять лет вперед.
– Я тоже так думаю – от придурочных истеричек так просто не отмажешься. Придется ему, бедному, сидеть и д…чить целыми днями!
– Ф-фу-у, Олежка, как некрасиво…
– А чего красивого? Представляешь, Полина, заходят в Кремль, к примеру, иностранные послы, а он сидит с расстегнутой ширинкой, а вокруг все стены в порножурналах. Вот бедняга… тяжело, небось, в таком возрасте днями
– Да ну тебя! Такое придумал!
– Это не я. Это ихняя Мизулина. Вот скрестить бы ее с Пу и посмотреть, что получится?
– Не, вот этого не надо! Мы же все-таки люди гуманной профессии, мы тут раненых спасаем, а франкенштейнов всяких не нанимались в пробирках выращивать.
– Хватит ржать, обход скоро.
– Смех продлевает жизнь.
– Нечего смеяться над больными людьми. У них и так уже все запретили: продуктов половину, кеды и белье кружевное тоже, между прочим.
– Ой-ей-ей… трусы-то кружевные зачем?
– Негигиенично. Заботятся о здоровье нации. Чтоб в дырки не дай бог чужеродный генотип не просочился. Только правильный. Полинка, у тебя трусы кружевные?
– У меня стринги. Показать?
– Не надо, верю. Не дует?
– В жару в самый раз. Всем рекомендую. Интересно, а стринги тоже запретили?
– Ну, я думаю – стринги само собой. Это ж гейропа и прочие искушения, вроде сыра с плесенью и итальянской колбасы.
– Я колбасу не ем принципиально. Страшно подумать, из чего ее делают. Я б ее и сама запретила.
– Я удивляюсь: как при такой диете на тебе еще стринги держатся?
– Я их за тазовые кости так аккуратненько цепляю, тогда все окей.
– Нет, я все-таки не удержусь и посмотрю!
– Специально для тебя для наглядности сделаю рентген. А руками щупать нечего, я только штаны погладила!
Я тихонько выскользнула за дверь, пока Олегу не пришло в голову поинтересоваться, что ношу лично я – кружевные труселя или стринги. С него станется. До планерки оставалось не меньше получаса, а до обхода – и того больше. Я, конечно, успею.
– Здравствуй, мой хороший. Это я, – говорю я ЕМУ.
Разумеется, я не жду, что он мне ответит, – хотя нет, конечно, жду. Каждый день. Но… пока этого не случилось.
Я кладу на тумбочку пакет с тем, что принесла ему сегодня: немного свежевыжатого сока, кефир, протертое мясо… Недавно мы перевели его на самостоятельное питание: глотательный рефлекс был хороший, и мне казалось, что с того дня, как его, уже без сердцебиения, я, ворвавшаяся в реанимационное отделение прямо в халате уборщицы, собственноручно вернула к жизни, подвижки произошли колоссальные. Однако теперь – кома. Это наш общий враг – и его, и мой. Но я стараюсь быть оптимисткой:
– Ну и что такого, что кома? Подумаешь – кома! Большое дело… Мы с тобой и не такое видали. И потом – вдвоем – это все-таки не в одиночку, правда? Ты не волнуйся. Я никуда не денусь. Вот так и будем все время рядом. Я и ты. Вот сейчас планерка закончится, и я опять прибегу. Будем есть кефир. Я тебе и ложку принесла из дома, свою, серебряную. Мне ее бабушка подарила, когда у меня первый зуб прорезался. Представляешь меня с одним зубом? Смешно… у меня фотка где-то есть, я ее тебе потом покажу. Теперь
Я внезапно поймала себя на том, что говорю все это не про себя, а вслух – очень тихо, но все же вслух. Хотя что в этом плохого? Конечно, коматозники требуют полной тишины и спокойствия – но я же читала о том, что с больными в коме нужно общаться, как с нормальными. Семьдесят процентов из них все слышит и воспринимает.
Я присела рядом с койкой и ласково коснулась его волос. За эти недели он здорово изменился. Ранения прекрасно заживают, и местами уже сняли швы. Мне казалось, что он даже набрал немного веса: не то что раньше, буквально кожа и кости. Я вспомнила еще об одном подарке: плеер с наушниками. Я достала его из кармана и спрятала в ящик тумбочки. Как только освобожусь, я снова сюда приду. Только бы не было сегодня очень тяжелых… Я каждый день молюсь об этом, но…
– А сейчас мы немножко причешемся…
Интересно, это у меня материнский инстинкт, синдром «первого пациента» или все-таки нечто большее? Вчера я очень долго размышляла над этим – так долго, что даже уснуть толком не смогла. Почему мне кажется, что он – тот самый единственный, МОЙ человек, которого многие ищут и не находят всю жизнь? Почему я каждый день говорю себе и ему: «Не бойся, все будет хорошо, ведь я тебя нашла» – я же совсем ничего о нем не знаю? Кто он, откуда, чем занимался до того, как попал в эту кровавую мясорубку? Мне ведь даже имя его до сих пор неизвестно! Может быть, когда он наконец очнется, мы не найдем о чем и двух слов сказать? Нет, этого просто не может быть… Сейчас я даже думать об этом не хочу: от одного его вида у меня начинает быстрее колотиться сердце, а лицо его стало настолько родным, что даже снится по ночам.
У меня сладко дрожат руки, а внутри просто все обмирает, когда я, стараясь не дергать, расчесываю его густые волосы: ночь, по-видимому, прошла вполне благополучно, и они со вчера практически не спутались. Я слегка ерошу густые пряди и, наклоняясь, вдыхаю его запах – его собственный, родной аромат, который пробивается сквозь все больничное: дезинфекцию, пресный дух автоклавированного белья, синтетический запах памперсов и пеленок и резкий – присыпок с антибиотиками. Я провожу пальцами по его лицу, заросшему короткой русой бородкой, и думаю, что он все-таки чувствует, – я делаю это с любовью, и ему это приятно. Протираю его влажными салфетками, смотрю на руки – да, ногти здорово отросли, надо бы подстричь. Сразу после обхода придет штатный массажист – но положенных пятнадцати минут его мышцам уже явно мало. Я не хочу, чтобы, когда он начнет вставать, ноги его не слушались, поэтому выкрою час после работы на полноценный массаж. Я запускаю руку под одеяло, чтобы проверить, нет ли складок на простыне, и, конечно же, тут же обнаруживаю непорядок.
– А вот ты где! Я так и знал. Пошли, планерка вот-вот начнется.
– Успеем. Олег, помоги мне, а? Опять складку на простыне нашла!
– Интересно, если я вдруг вот так слягу, будешь ты за мной ухаживать или нет?
– Типун тебе на язык!
Олег сноровисто и аккуратно переворачивает на бок того, кто для него – просто пациент, а для меня – все на свете. Весь мир для меня вдруг почему-то сосредоточился в этом одном человеке. Весь наш огромный мир… И мне кажется, что в тот день, когда он очнется и впервые увидит меня, я сама от счастья впаду в кому…