Билет в одну сторону

Костина Наталья

Мы замолкаем и просто сидим, обнявшись и прижавшись друг к другу. Мы обе понимаем: идти и жаловаться некуда и некому… и даже если нас завтра не только изнасилуют, но и убьют, вряд ли кто-то будет искать виноватых.

– Все, проехали, – после долгого молчания вдруг говорит Маруся. – Больше не хочу об этом. Ну… случилось что случилось. И, знаешь, впервые в жизни я обрадовалась тому, что у меня никогда не будет детей…

Егор

Как легко они уже забыли то, что видели там, в Торезе: растерзанные, перекрученные огромным давлением воздуха тела, искореженные кресла и чемоданы и – мертвых детей, разбросанных по всему огромному полю… Веселые и яркие вещи отпускников, детские игрушки – обгоревшие, смятые, изорванные… Нет, я не завидую им, моим так называемым «сослуживцам».

И не прошу у того, кто наделил меня, быть может мне же во вред, такой дурацкой чувствительностью, отобрать у меня это качество и дать взамен… нет, ничего того, что есть у НИХ, я не попрошу! Хотя, наверное, у них – тех, кого я так сторонюсь, – есть и что-то хорошее. Но мне НИЧЕГО не надо. Оно не приживется – так, как не приживаются чужеродные ткани. Я не могу сказать им, тем, кто рядом: «Мы с тобой одной крови – ты и я». Мы НЕ одной крови. Или все они одинаковые, только один я выродок? Хотя, может быть, все было бы по-другому, если бы сбитый из «Бука» борт оказался не «Боингом», летевшим в Малайзию, а действительно украинской «птичкой».

– Да укропы сбили, с…ки, конечно, они! – надрывался Псих, вернувшись сразу после поездки к сбитому самолету. – Лупанули, думали, это наш летит!

Записи Стрелкова в соцсетях уже больше не существовало – во всяком случае, в планшете Психа ее не было. Ее вычистил либо сам хозяин, либо тот, кто ДЕЙСТВИТЕЛЬНО отдавал приказы. После того как понял, как МЫ облажались. Облажался в любом случае не ОН, сам верховный бог Пу, или Шойгу, или еще кто, а именно МЫ. Рядовые исполнители. Те, кто перевозил, ставил, наводил, жал на кнопку…

– Путина хотели сбить, зуб даю! – орал Псих. – Он как раз в этот день из Кракова летел! Точно-точно!

– Да ладно… – попытался кто-то урезонить его, но Псих все тыкал пальцем в гугл-карту, доказывая, что самолет президента должен был пролететь почему-то как раз над Торезом.

Было ужасно жарко. Василий, готовящийся к вечернему дежурству, сидел у окна, на сквознячке, почти вплотную ко мне:

– Для бешеной собаки сорок верст не крюк…

Услышал его только я. Если бы эта фраза достигла ушей Психа – не миновать новой стычки. Они с Василием в последнее время были на ножах: рассудительность и спокойствие одного действовали на нервы другому. Впрочем, неуравновешенного и взрывного Психа бесило буквально все. Я же не мог принять чью-то сторону. Больше всего меня поразило именно то, что погибли мирные, ни к чему не причастные люди.

– Было бы об чем переживать: лес рубят – щепки летят! – ухмыльнулся Веник. – Сегодня, пошло оно все к …беням, опять в оцепление попрошусь!

– И не стыдно? – всем телом обернулся к нему Василий.

– А чего стыдно, дядя? Все равно, млять, все пропадет!

Веник, ни мало не тушуясь, показывал то, что приволок с дежурства в оцеплении вокруг сбитого самолета: золотые и серебряные украшения, бумажники, дорогую электронику… Этот мародер сокрушался только о том, что местные поорудовали там раньше, унеся все мало-мальски пригодное в хозяйстве, вплоть до набивки кресел. Да, еще жаловался, что мобильники, планшеты и ваще прочее, упав с высоты, сильно повредились. Раздражало его и то, что с электронных карточек погибших нельзя снять денег:

– Не, ну блин… нет, чтоб наличку везти. Доллары, например, там. Не десятку мелочью, а толково так, чтоб, млять, по-взрослому! Толку теперь с этих мани-х…ни?! Можно было б кое с кем договориться, и с карточек этих …бучих поспиливать, так банки эти укропские, к …еням, не работают! – Веник злобно сплевывал и сплевывал на пол, как будто его мучил сушняк.

Банки действительно не работали. В этом как раз не было ничего удивительного: банки – существа нежные. Они терпеть не могут, когда к ним прикасаются грубыми руками, сиречь цепляют бронированные банкоматы с толстыми пачками крупных купюр внутри стальным тросом, сдергивают их и увозят в неизвестном направлении. Банки не переносят стрельбы, людей в камуфляже без опознавательных знаков, которых невозможно причислить ни к какой армии, чтобы потом потребовать сатисфакции у государства-обидчика. Очень умно каждый день заявлять всему миру: «На украинской земле нет нашей армии, мы ни с кем не воюем!» А нет армии – нет и страны, некому предъявлять рекламации. «Это ваши внутренние

проблемы», – разводит руками наш министр внутренних дел, а сам, небось, до ус. ача ржет за кулисами: его-то денежки, как и всей семейки, в надежных руках агрессивной молодой Америки или престарелой, дряхлеющей, но отнюдь не выжившей из ума Европы. Ему НЕ СТЫДНО. Хотя это именно НАША с ним страна поставляет сюда неопознанных «зеленых человечков», то бишь солдат российской армии. Той самой армии, которой принадлежит злополучный «Бук», сбивший гражданский самолет, в котором летело почти три сотни человек. Откуда, спросите, я это знаю? Утащил у Психа его планшет и ночью, под одеялом, залез в запрещенный Инет. То, что я прочел, потрясло меня даже больше, чем то, что Веник снимал с трупов – с трупов, разлагавшихся в нескольких десятках километров отсюда на тридцатиградусной жаре.

– Ты помойся пойди, – посоветовал Василий, брезгливо сторонясь и самого Веника, и его раздутой от трофеев сумки.

– Воды нет, потерпишь! Гляди, «нокия» какая! С такой высотищи …банулась и почти как новая! А вот какой айфончик, а? Не китайское фуфло. И не воняет, из чемодана потому что. Не дотумкал я сразу – перчатки надо было хоть в аптеке, что ли, взять…

Веник в который раз понюхал свои пальцы и снова сплюнул:

– Скоко там всего еще осталось – но они уже того… как кисель. Только в противогазе, мля, – и все равно аж выворачивает. И прикинь, мля, – черви уже завелись!

Меня замутило, но не от рассказа Веника, а от того, что НИКТО! – никто из них не понимал, что на самом деле произошло. Наверное, невозможно представить тот момент, когда самолет, летящий выше облаков, вдруг содрогается и разваливается на части. И люди, до этого безмятежно читавшие или спавшие в своих креслах, люди, возможно даже не знавшие, что внизу, под ними, одно государство незаконно переправляет свое смертоносное оружие на территорию другого, для того чтобы уничтожать там все, что не хочет подчиняться и желает поступать по-своему, – эти самые люди еще какое-то время ЖИВУТ. Живут несколько минут. Самых страшных минут в своей жизни. Они живы – живы до удара о землю. До того, как воздух, которого они привыкли не замечать, неожиданно становится твердым и острым, как стекло или сталь. И плотный, режущий поток кромсает их, словно ножом, бьет и выворачивает наизнанку тела. И никто уже ничего не может сделать: ни спастись сам, ни закрыть собой своего ребенка.

Я чуть не застонал вслух: передо мной зримо возник весь ужас неминуемой смерти от падения с огромной высоты. Восемьдесят детей, которых родители везли в отпуск. Их тела разбросаны на десятки километров вокруг! А теперь МЫ снова будем лгать, выкручиваться, сваливать вину на кого угодно – но только НЕ ПРИЗНАЕМСЯ. Этого мы просто НЕ УМЕЕМ.

– Слышь, Грек, – Веник потряс меня за плечо, и я чуть было не отпрянул с криком. – Слышь, тебе первому предлагаю! Бабе своей колечко купи? Или цепочку. Европейское качество, млять! Чистое золото! Дешево отдам. У тебя ж баксы есть, – напомнил он шепотом. – Берешь, да?

– Да пошел ты! На фиг надо…

У меня буквально руки зачесались, несмотря ни на что, набить ему рожу. Но рядом были Псих, Василий и остальные. Атмосфера казалась наэлектризованной до предела: одной искры было достаточно, чтобы вспыхнул нешуточный мордобой. Да и прикасаться к Венику, пропахшему трупным духом, вдруг перехотелось.

– Пожалеешь… – просипел он, унося свой мерзкий товар из казармы – дальше, на улицу – бог знает куда, может быть, скупщикам-чеченам. Я знал, что именно они «специализировались» в городе по краденому золоту. В дверях Веник еще раз оглянулся и сквозь зубы многозначительно процедил: – Пожалеешь, Грек! Ой, смотри, слезами умываться будешь. Я тебя, падлу двуличную, насквозь вижу…

Аня

– Макс, привет!

Наверное, он ужасно удивился. Мы не разговаривали, по крайней мере, месяц – с того самого вечера, когда он пошел меня провожать, а потом напился, как зонтик.

– Рад тебя слышать, – сухо сказал он. – По делу или просто так?

– По делу.

– Это хорошо! – почему-то обрадовался он. – Каждый человек должен заниматься своим делом.

– У меня к тебе огромная просьба. У нас в отделении лежит один гм… раненый. Он в коме. И никто его не ищет… почему-то.