Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская сага.
Шрифт:
— Ну что, встретили вы свою прелестницу из стрип-бара? — со смехом спросил Скурник, держа в руке пинцет с йодной салфеткой.
— Встретили, а как же! Да толку что? Заходим в сКриптиз, а она на коленках уж у другого скачет! Что же ей, мои кровные отдавать? Да пошла она…, — ложась на пол рядом с впавшим в забытье парнем, проворчал Микки.
… Я вышел на морозный воздух. Над моей головой бесшумно разворачивался лилово-синий сполох полярного сияния. За моей спиной скрипнула дверца:
— Будет ЖИТЬ мальчишка! — утирая радостные слезы, тихо сказала медсестра.
… Да, ЭТОТ мальчик будет жить… А тот, первый… И я болезненно застонал от мучительного, смертного стыда.
…
Сзади нас неровно взрыкивал мотор автобуса, еще вчера возившего теток с молочными бидонами из глухих лесных деревень на маленький крытый рынок в уездный городок, а теперь уносившего к теплу и жизни как не десяток человеческих душ. За рулем санитарной машины сидел доцент Скурник, что меня изрядно тревожило. Увидев, с каким профессиональным интересом хирург Лео смотрит на руль, я не удержался, и спросил, есть ли у него права. На что доцент с энтузиазмом ответил, что прав у него таки нет, и никогда уже не будет, потому что, сдавая в пятый раз экзамен по вождению, он умудрился как-то, правда, совсем не больно, переехать своего инструктора из автошколы и сбить с ног инспектора-экзаменатора из Дорожной полиции. Но Бог даст, все-таки, как-нибудь, авось доедет? (Доедет. Майор Лео Скурник, уроженец Одессы, станет единственным в Финляндии военным врачом, награжденным Крестом Маннергейма, за блистательную организацию системы эвакуации раненых прямо с поля боя, и незаурядное личное мужество, проявленное при этом. Его близкий друг, медицинская сестра Лайза Макконен будет удостоена международной медали Красного Креста имени Флоренс Найнтингейл, за то, что вынесла с поля боя сто пятьдесят три человека, Безногий парень выжил, выучился на часовщика. Прим. Редактора).
Рядом со мной поправлялся самогоном из фляжки подполковника Микки, с чисто детским удовольствием рассматривая приколотый ему на грудь симпатичной блондинкой Лайзой нарядный значок: красная капелька крови на сине-белом национальном фоне …
— Скажи, Пааво, а у тебя дети есть? — вдруг совершенно неожиданно для себя спросил я подполковника.
Тот на секунду отвлекся от тяжких дум:
— Что? Ах, дети… Да у меня и жены-то нет! То есть была, да… Убежала. Не могу, говорит, больше с тобою вместе жить, мне страшно! Ты, говорит, милый, какой-то нелюдь, садист. Из чего она такой странный вывод сделала, просто не понимаю…
— Да дурр-ра, вот и все! — вступил в разговор малость захмелевший после обильной кровопотери Микки. — Я вот, тоже, как со службы в первый свой отпуск в родную деревню приехал, стал было на вечерке сдуру показывать, как у нас в Егерском рекрутов обучают. Надел, значит, я кожаные рукавицы, взял хозяйскую кошку за глотку, выколол ей шилом глаза и потом голову руками оторвал… Так со мной потом ни одна девка танцевать не захотела, даже хозяйкина дочка, страшная как моя судьба! Дурры они все и есть… Городские вот, тоже… Не хочу, говорит, с тобой! Ты, говорит, кусаешься! Ну и что? Подумаешь, укусил, играясь, разок-другой за сиську… до крови… А то, что я этой дурре Анни сосок напрочь отгрыз, так это она на меня просто наговаривает…я и судье так сказа…хр-р-р…
И Микки уснул, сладко причмокивая, как младенец.
… Не прошло и часа, как нам навстречу потянулись беженцы. Они шли, пешком, а чаще на охотничьих, обитых оленьим мехом, лыжах, ехали на санях, в которые были запряжены мохнатые деревенские лошадки и лапландские олени… Многие шли от самой границы, оставив позади себя полторы сотни километров безжалостного зимнего
Ужасное имя «Kotov» гнало людей из их теплых домов, часто навстречу леденящей смерти в промерзшей до звона ночи.
… Штаб «Группы Тайвола», которой еще и не существовало, представлял собой настоящий бедлам, охваченный пожаром во время наводнения. Суетящиеся штабные, как муравьи свои яйца, энергично выносили из избы драгоценные папки-скоросшиватели, кто-то что-то со звоном ронял, рассыпал по полу бумаги, звал какого-то запропастившегося Юсси…
— Это не тебя потеряли? — с кривой усмешкой спросил подполковник, по-хозяйски взяв трубку истошно звонившего полевого телефона, стоявшего на покрытом зеленой картой, в угле которой синел штамп «Совершенно Секретно!», столе.
— Да, я слушаю! Что? — прикрыв микрофон ладонью, Талвела с доброй улыбкой сказал мне: — Спрашивают, дебилы, не пора ли им сматывать связь?
Потом, так же ласково, ответил в телефон:
— Слушай, парень… Поступай, как знаешь! Но если связи вдруг не будет, я тебе лично яйца отрежу и на шею тебе же их и примотаю, на манер бубенчиков, ты меня ясно понял? Вот и ладушки…
— Вы что тут делаете, а? — фальцетом завопил вошедший штабной майор с кожаной папочкой под мышкой. — Вы кто такой вообще, а?
— Ты что, меня не узнал? — искренно удивился Талвела. — Ведь я же старик Йоулупукки, привез тебе, мой славный мальчик, рождественский подарок! А это мои спутники, гном и эльф…
— Не понял. — озабоченно потряс головой штабной.
— Сейчас поймешь! — радостно сказал Талвела. — Подойди сюда, мой сладкий, и скажи мне, дедушке Морозу, на ушко, а то я у себя в Корватунтури [82] что-то плохо стал слышать: ты что же это, отступать собрался?
82
Место, где живет финский Дед Мороз. «Холм с ушами», которыми, собственно, он и слышит пожелания.
— Да… нет… то есть, перебазирую штаб в более удобное место… А вы, собственно, кто?!
ХЛОБЫСТЬ! И отлетевший от Талвелы штабной громко впечатался в бревенчатую стенку.
— А я, собственно, смерть твоя лю-ю-ю-тая…, — ласково пропел подполковник. — Очнулся? Не слышу ответа…
— Д-даа… так точно…
— Ага, тогда строй личный состав.
… Через несколько минут во дворе испуганно жался реденький строй в мундирах с аксельбантами.
— Так, родные мои. — ласково начал подполковник. — И до какого же мы места будем драпать? До Оулу? До Хельсинки? Или уж прямо до самого Буэнос-Айреса? Не понял ответа. ЛЛЕЧЬ!! ВСТАТЬ! ЛЛЕЧЬ!! ВСТАТЬ!!! ЛЕЧЬ! ВСТАТЬ! Очухались, уроды? Я вас научу воевать! Я вас ЗАСТАВЛЮ воевать!
… Хищно склонившись над картой, где синели и краснели поперек дороги изящные волнистые отметки, повисающие флангами в зеленой пустоте, подполковник весело произнес:
— Вижу, что первый бой вы приняли на границе?
— Так точно! — потирая свежий синяк на подбородке, подтвердил его вывод штабной майор.
— И каков же результат? Можете не сообщать. Давайте, я пофантазирую? Заняв линию окопов в хорошем стиле Великой войны, вы были перемешаны с грязью и снегом массированным артиллерийским огнем русских…