Биография любви. Леонид Филатов
Шрифт:
Как он любил своих друзей и как ждал их! Дважды или трижды приезжал Володя Качан, который каждый раз привозил и читал большие куски из своего нового романа «Юность бабы Яги». Очередная порция приносилась Лёне на суд. Выслушав, Лёня говорил слова одобрения и только изредка делал кое-какие замечания. Потом сам читал ему свои наброски к новой пьесе. Им было интересно общаться друг с другом, говорили про все и вся, серьезный разговор разбавлялся «свежими» анекдотами, привезенными Володей.
Радовались встрече с Лениными старыми друзьями — Владимиром Юрьевичем и его женой Татьяной. Владимир Юрьевич — зам. главного директора госфильмофонда России. Лёня обожал эту семью и общение с ними превращалось в счастливые семейные посиделки.
Приезжал Олег Митяев, [81]
Посетили нас и Фроловы Виктор с Нелей, наши давнишние друзья. Одно время, до болезни, они, Лёня и Виктор, тесно общались друг с другом. Находясь за границей, я всегда знала, где найти Лёню, если не дома. Я звонила в кафе «Гробики». Через минуту я слышала родной голос: «Нюсенька, ну как ты там? А я вот здесь с Витюшкой, — нам очень хорошо. Не волнуйся: скоро я буду дома. Без тебя тоскливо. Скорей приезжай, родненький».
81
Олег Митяев — поэт и бард, в последние годы много общался с Л. Филатовым.
Спасибо всем, кто нашел возможность навестить нас. Спасибо Китовым, Володе с Олей, [82] которым Лёня много читал и прочел свое последнее стихотворение «Старик». Ребята сфотографировали нашу дачу и нас — меня, Лёню и маму в октябре 2003 года — последний в жизни Лёни месяц.
Приезжали Ольга Кучкина [83] с внучкой Дашей, Горбачева Лера [84] с дочерью Ксенией — всем спасибо. По моей просьбе навестили Лёню Николай Губенко с Жанной.
82
Владимир и Ольга Китовы — друзья семьи Филатовых.
83
Ольга Кучкина — журналист и писательница.
84
Валерия Горбачева — приятельница семьи Филатовых.
Два раза за лето у нас гостили всей семьей наши дети. Маленькие горохом рассыпались по газону, а я козой носилась следом за ними, следя чтоб — не дай бог! — они не потоптали мои цветы, выращенные с такой любовью, которые так нарядно вылезали из нежной травки.
Жаль, что не смогли приехать Боровские, Давид с Мариной и Саша Адабашьян. Мог бы навестить Лёню и Никита Михалков, которого, как мне кажется, он ждал, тем более что дача его находится совсем близко от нашей. Я передавала приглашение через Виталия Максимова, но — увы…
По-моему, трижды за лето приезжала группа программы «Чтобы помнили». Лёня демонстрировал хорошую форму, хотя любая работа, будь то съемки для этой программы или концерты «На троих» с Мишей Задорновым [85] и Володей Качаном, отнимала у него силы. Но как только она сбрасывалась с плеч, уже ничем не обремененный, он опять оживал, становился веселым, фонтанирующим юмором на радость всем окружающим. Кроме последней съемки, которую он еле-еле осилил из-за давления. Осталось за кадром озвучить текст. «В следующий раз», — попросил он, и никто тогда не догадывался, что следующего раза не будет. В этот раз оператор, вопреки обычному Лёниному запрету, камеру не выключил и осталась кассета, где Лёня читает стихотворение «Деда, погоди», посвященное (своей) его любимой внучке — Олечке.
85
Михаил Задорнов — писатель, друг Л. Филатова.
Все
Каждое утро вставали с солнцем и птицами. Как непривычно и как радостно! Первой продираю глаза я, целую Лёню в теплый животик со словами-побудками. Он улыбается и, как ребенок, еще не открывая глаз, потягивается. А через паузу переворачивается на другой бок — вроде бы доспать. Не тут-то было! Солнце и птичья возня за окном делают свое дело, и мы готовы встретить наш новый день. Немного раньше встали Клавдия Николаевна и Константин Дмитриевич. Все вместе высыпаем на кухню, друг другу дарим улыбки и «доброе утро». С вечера приготовленный мной завтрак разогреваю и приглашаю всех за стол. После завтрака — обязательный замер давления Лёне, — все нормально, и я бегу в сад, мой любимый сад! Задыхаюсь от счастья. Я знаю это чувство, когда поднимает тебя душа, и ты тихо летишь по извилистой дорожке, крутя налево-направо головой, любуясь своим творением, наслаждаясь сиюминутными, головокружительными ощущениями, наслаждаясь жизнью! «Нюсенька, а вот и я».
Лёня стоит на крыльце, жмурится, и так очевидно, что с ним происходит такое же чудо! В глазах — озорное ребячество, которое обещает непременно выдать неожиданное коленце, что-нибудь уморительно смешное. И конечно же — да! И я смеюсь, что и требовалось доказать. Радостное настроение несем в дом Клавдюнечке и ее мужу. Мне нравится Клавдию Николаевну называть Клавдюнечкой, потому что отношусь к ней с большой нежностью и любовью. И очень рада, что скоро, дай бог, смогу помогать ей и нашим детям. Досыта наболтавшись, разбегаемся по разным делам, углам.
Еще в Москве Лёня начал писать пьесу о человеке, который смог обмануть смерть. Действие должно было происходить в комнате больного, то есть комната была единственным местом действия, и мне казалось это малоинтересным для театральной постановки. Может быть, я была неправа, но, не получив поддержки, Лёня работал неохотно, хотя мне это могло только казаться. В то же время мне очень хотелось, чтоб это лето он наконец-то по-настоящему отдохнул, уговаривая работу над пьесой приостановить на время отдыха. Но он продолжал работать — я это видела. Ходил ли, общался или уединялся, чувствовалась работа, сочинялась пьеса. Лёня вообще обладал удивительной способностью, разговаривая с тобой, параллельно что-то прокручивать в голове, и вроде бы он слушал, отвечал, но по его глазам я видела — работает. Когда Лёня надолго уходил в работу, ему казалось, что он отрывается от жизни, тогда он спохватывался, и я слышала крик: «Нюська! Я люблю тебя, а ты…» На что я неизменно отвечала — кричала: «Я тоже!» Тогда он успокаивался, и творческая жизнь продолжалась.
Клавдия Николаевна с Константином Дмитриевичем подолгу сидели в саду на диване-качалке. Мы с Лёней умилялись, сидя на террасе и видя две седые головки, до половины скрытые диванными подушками. Головки покачивались, и шел какой-то неслышный разговор.
Покурив и поговорив о всяком разном, спешим включить телевизор, находя любимые программы. Не дай бог нарваться на излюбленную народом эстраду. С упорством мазохиста он не переключал на другие программы, о чем я его всегда просила, видя, как портится у него настроение. Его убивала не только глупость и пошлость, исходившая со сцены, его убивала реакция зрителей. На экране пожилой дядька из новых произносит незамысловатые, ну уж совсем не смешные репризы, которые у нормального человека кроме тоски и стыда и вызвать ничего не могут, а зал — ржет. Каждая новая «шутка» вызывала у него приступ негодования. «Бесстыдники! Что они делают с народом…» — еле выговаривал Лёня, выкуривая одну сигарету за другой.