Биография smerti
Шрифт:
Но сегодня – будто назло! – все проделали оперативно. Сначала двое спасателей ловко и быстро, будто в фильме «Скалолаз», спустились в пропасть. Осмотрели машину. Что-то показали руками тем, кто остался наверху.
«Один, один...» – зашелестели рядом голоса.
К Тане подошел тот же сержантик. Строго спросил:
– Сколько человек находилось в машине?
– Должно быть четверо. Сама Марина Евгеньевна, ее помощница и зам, – пробормотала Татьяна. – Ну и водитель.
Снова суета, непонятный, будто в передаче для немых, обмен жестами со спасателями.
– Один человек. Женщина. Примерно сорок
Она. Холмогорова. Но где же остальные?
– Готовьте кран. Можно поднимать... – последовала команда.
Еще четверть часа – и «Мерседес» уже стоял на дороге.
Таня готовилась к жуткому, хуже чем в фильме ужасов, потому что реальному, зрелищу. Кровь, покореженный металл, перекошенное в смертельной гримасе лицо... Но Марина Евгеньевна ее пощадила. Да, машина разбита. Весь бок всмятку, на месте фар и габаритных огней зияют осколками дыры, окна выбиты. Но тело внутри – с двух сторон зажатое сработавшими подушками – почти не пострадало.
Татьяна одной из первых увидела знакомый высокий лоб... спокойно прикрытые, будто женщина прикорнула после массажа, глаза... и даже нижняя губа властно оттопырена, как у живой... Сейчас проснется и начнет, как привыкла, приказывать, возмущаться, распекать. Хотя нет. Не начнет. Слишком неестественно вывернута рука. И вдоль крыльев носа уже проступила безнадежная синева...
– Она? – впился взглядом милиционер.
Таня всхлипнула:
– Да.
– А где тогда остальные? – зашелестело в толпе.
– Не знаю... – пробормотала Садовникова.
И тут раздалось истошное:
– Танька!
Девушка вздрогнула, обернулась.
За оцеплением, в первом ряду любопытных, стоял Антон Шахов. На его плече висла Нелли. Оба выглядели бледными – но совершенно здоровыми.
– Она сама нам сказала... – виновато, уже в десятый, наверное, раз повторял Антон, – сама Марина Евгеньевна... Сколько, говорит, можно по углам обжиматься...
Осиротевшие служащие миллионерши Холмогоровой возвращались домой.
Все те же лица: водитель, охранник, Фаина, Таня. И внезапно воскресшие Антон с Нелли. Впрочем, как оказалось, те и не умирали.
– Мы все дела к двум часам переделали, – лепетал Антон, – ну и решили в «Юноне» пообедать. Марина Евгеньевна такая веселая была... Когда ели салат, ей кто-то позвонил. Чего-то, видно, хорошее сказал – она прямо расцвела. Попросила вдруг шампанского, представляете? А потом на нас смотрит и говорит: «Ну, что, голубки? Сколько еще будете тянуть?» Мы ей: «О чем вы, Марина Евгеньевна?» А она: «Можно подумать, я не знаю про вашу любовь-морковь!» Мы говорим: «Да мы вроде и не скрываем». И она вдруг: «А жениться не собираетесь?» Я ей: «Собираемся, да все не до того. Это ж свадьба, костюм, тусовка...» И Нелька мне вторит... Ну, а Марина Евгеньевна: «Нет, ребятки, так дело не пойдет. В моем доме никакого блуда!» Хохочет и хватает телефон, набирает номер. Мы только потом поняли, что в загс звонит, у нее ведь везде знакомые... Быстро поговорила и велит: «Вот прямо сейчас и идите. Оставите заявы. А в ближайшую субботу вас распишут». Нелька пищит: «Ой, а у меня с собой и паспорта нет!» А Марина Евгеньевна ей: «Ерунда. Раз я за тебя попросила – и без паспорта заявление примут».
Антон виновато вскинул глаза и закончил:
–
И тихо добавил:
– Только Марина Евгеньевна сказала, что ждать она нас не будет. Велела обратно на такси добираться...
Все промолчали.
– Если бы мы только знали... – потерянно произнесла Нелли.
Снова молчание. И, после паузы, полный ненависти голос Фаины:
– Лучше б вы... оба... в той машине были! Так нет же, живые, здоровые!
Антон побледнел еще больше. Нелли всхлипнула. И уже до самой Красной Долины в машине не раздалось ни звука.
Смерть Холмогоровой выбила Таню из колеи. Хотя вставать к обязательному, в семь утра, завтраку больше не требовалось, она все равно проснулась в шесть тридцать. За окном – пусть и лето в разгаре – чернота. Солнце из-за высоких гор вставать не спешит. В комнате приятно, прохладно, в доме тихо, спать бы да спать. Но сколько ни вертелась Татьяна на огромной кровати, как ни устраивалась поудобнее, а заснуть больше не удалось. Только закрывала глаза – перед мысленным взором лицо Марины Евгеньевны вставало... Казалось бы: ей-то что переживать? Знакомы ведь всего несколько дней, и самодуршей покойная была, каких свет не видывал, аж пару раз самой ее убить хотелось. А теперь вдруг – жаль. Никому не дай Бог такой смерти: в яркий летний день, в паре десятков километров от теплого моря, в шикарной машине... И никакие миллионы не спасли, и никакие личные бассейны больше не понадобятся. Авария, нелепая гибель. И главное: с каждым может случиться. До чего жестокая штука – жизнь!
«Остаться на похороны – или уехать прямо сегодня?» – ломала голову Татьяна.
С одной стороны, сбежать немедленно после гибели хозяйки неприлично. От нее, наверное, ждут скорбного лица, неизбежных сочувственных слов, сдержанного прощального букета. Но с другой стороны: она ведь здесь чужачка. Для всех. Нелли ее на дух не переносит, Антон – особенно после ссоры в «Юноне» – тоже смотрит косо. И Фаина злится, что Таня над ее пиковыми дамами посмеялась.
С хозяином дома, правда, вместе выпивали. А сын хозяина – без приглашения вламывался в ее комнату.
Значит, тем более надо бежать!
И едва приняла решение, Татьяне сразу стало легче. Бодро выскочила из постели. Накрывать кровать не стала – водрузила дорожную сумку прямо на белье. Какой смысл застилать покрывало? Ей здесь все равно больше спать не придется.
Таня быстро кидала в сумку вещи. Она уедет на первом же внедорожнике, идущем в Красную Долину. В Москву, в чад, в пробки, в суматошную офисную работу. Жаль, конечно, что толком оздоровиться в местных горах ей так и не удалось, – но, с другой стороны, оказалось, что в многомиллионной столице жить спокойнее.
В дверь постучали, когда Садовникова запихивала в сумку последние мелочи: губную помаду, расческу, ни разу не раскрытый (все дела, дела!) женский журнал.
– Да? – весело откликнулась Таня.
Но тут же вспомнила о произошедшей трагедии, стерла улыбку с губ. И распахнула дверь с подобающим – унылым и напряженным – выражением лица.
Всего лишь горничная. Вежливо клонит голову:
– Татьяна Валерьевна! Вас Игорь Феоктистович просит. Он в своем кабинете.