Бирюкова. Дело о сЛОМанных людях
Шрифт:
– Дык известно где, – со смешком ответил дежурный, – в столовке.
– Спасибо тебе, Ваня, – поблагодарила следователь, а про себя подумала: «И правда, где ещё может быть Шутов в это время? Ох, Бирюкова! Вот ты балда!»
Но не успела она обругать себя словами покрепче, как столкнулась с водителем в дверях.
– А-а-а, Вячеслав Юрич, вы-то мне и нужны!
– На кой?.. – растерялся Шутов.
– А пойдёмте расскажу, – женщина взяла его за локоть и почти потащила обратно на улицу. Когда они вышли, Наталья Николаевна, обернувшись как бы невзначай,
– Гля, Бирюкова, да шо ты хочешь?! – не выдержал Вячеслав Юрьевич.
Следователь ещё раз оглянулась и наконец выдала:
– Завтра мы едем в Орлик!
– А туда-то с какого рожна?
– А вот с какого… – Бирюкова потянула Шутова за угол здания, и дальнейший их разговор утонул в шуме города.
– Завтра, значит… Ну поедем… – сказал себе под нос Абазян, стоя в кабинете у открытого окна.
Глава 7
Село Орлик, июль 1975 г.
Раннее июльское солнце едва касалось своими первыми лучами самых верхушек деревьев. Но спасительная прохлада короткой летней ночи уже потихоньку отдавала права наступающей дневной жаре. Тишину предутреннего часа то там, то тут нарушали только крики петухов.
Однако Анна Прохоровна Ломова не замечала всего этого волшебства и красоты летнего рассвета. Все её мысли были о сыне и невестке. Вернее, о том, что уже третий год они никак не могли подарить ей внучка или внучку. Спеша домой из города, где гостила у сестры, Анна Прохоровна машинально обходила разросшиеся деревца.
От насущных дум её отвлёк шмель. Он летал вокруг женщины, то приближаясь, то удаляясь. Не выдержав назойливости насекомого, она попыталась отогнать его авоськой, но подвернула ногу на скользкой от росы траве и чуть было не упала всем своим грузным телом.
Восстановив равновесие, женщина присела на поваленное дерево и потёрла стопу. Мало-помалу боль утихла, оставив неприятное ощущение.
«Чёртов шмель! – ругнулась про себя Анна Прохоровна. – Хоть ничего не сломала – и то хорошо!» Мысленно послав ему ещё пару ласковых, она хотела было продолжить путь, как вдруг услышала чей-то громкий шёпот и, вся обратившись в слух, сделала десяток осторожных шагов туда, откуда раздавались голоса. Чуть отодвинула закрывающую обзор ветку и обомлела.
Полубоком с приспущенными штанами стоял Валерка Лом, её родной сын. Спустя несколько мгновений до неё наконец дошло: телодвижения, что он сейчас совершал, отнюдь не похожи на «хождение по-маленькому». И тогда взгляд Ломовой опустился чуть ниже вправо.
Там, полусогнувшись и схватившись за ветки молодой берёзы, стояла женщина. Из-под задранной юбки то пропадало, то появлялось белое бедро. С каждым телодвижением стоны, прерываемые короткими ненужными фразами, становились всё громче, а оцепенение Анны Прохоровны испарялось. Она подобрала первую попавшуюся палку, и, не помня себя от нахлынувшего гнева, кинулась
– Срамота-то какая! Да шо ж вы творите, ироды! – эхом неслось по окрестностям. – Господи, подарил сына-кобелюку! Да я вам!..
Не разбирая, куда стегает, женщина ругалась на чём свет стоит. Валерка, путаясь в штанах и едва не падая на землю, как мог, уворачивался от ударов. Любовница, в которой Анна Прохоровна узнала Нинку Мохову, тупо смотрела на происходящее, пока тоже не получила звездюлей.
Справившись наконец с брюками, Лом бросился успокаивать мать и с лёгкостью скрутил её. Ломова пыталась освободиться из крепких рук сына, но он держал её железной хваткой.
– Пусти! – сквозь зубы прошипела Анна Прохоровна.
– Шоб ты опять нас отлупила? – Валерка сильнее обхватил её. – Нет уж.
– А ну, пусти немедленно! – не унималась та.
– Нинка, ша отсюдова! – прикрикнул Лом на Мохову. – Давай, давай!
Горе-любовница, потирая ноющие места, зыркнула на женщину, и, не проронив ни слова, побежала прочь, на ходу поправляя юбку.
– Беги, беги, сучка! – доносилось ей вслед. – Увижу – отхожу так, шо забудешь, как по мужикам чужим прыгать!
– Ма, да успокойся ты! – Лом развернул мать к себе лицом и отвесил пощёчину. – Как деть, ей-богу!
– Мать, и ударить?! Да я тебя сейчас! – Анна Прохоровна занесла палку над головой. – Мало того что распутник, дак ещё и на мать руку подымает!
Валерка не успел увернуться, и удар пришёлся по правому плечу.
– А сама-то где пропадала?! Возвращаешься токо утром! – следующий замах застыл в воздухе.
– Я-то? – переспросила женщина.
– Агась.
– Знаешь же, что гостила у тёть Зины.
– Но вернуться-то должна была ещё с вечера… – сощурился Лом.
– Ну засиделись… – замялась женщина. – Пропустили по рюмашке…
– Ага, помню я эти ваши «по рюмашке»!
– Ну… с кем не бывает? – развела руками та.
– Вот и у меня…
– Я тебе дам «и у меня»! Ты жопу с пальцем не путай!
– Ладно-ладно, ма, прости дурака, – Валерка слегка приобнял мать. – Больше так не буду. Давай токо Ларке ни-ни?
Анна Прохоровна дёрнула плечом. Сколько этих «ни-ни» уже было? Сначала Таньке. Сейчас вот Ларке. А этому шельме хоть кол на голове, да и не только на голове, чеши! Чисто по-женски Ломова понимала своих невесток. Но материнское сердце постоянно находило оправдания сыну. Тем более что и сама она была не прочь пококетничать с каким-нибудь мужичком.
– Ни-ни, – вздохнула женщина.
– Вот и ладненько, – Лом подтолкнул Анну Прохоровну к тропинке. – Тогда пошли домой, а то жрать стрась как хотца!
Всю дорогу до дома сын как ни в чём не бывало пересказывал матери деревенские сплетни. Та как могла поддерживала разговор, со страхом осознавая, что уже к вечеру, если не раньше, судачить будут и о них. Но она утешалась тем, что было ранее утро: все только-только просыпались и, скорее всего, ещё не вышли на работу.
– Ма, – Валерка приостановился у калитки, – ни-ни?