Бирюзовая маска

Уитни Филлис

— В таком случае, я надеюсь, вы дадите ей уйти, — заметила Сильвия раздраженно. — Она делает это только для того, чтобы кто-то поехал за ней и упросил вернуться домой.

— Ей надо не это, — мрачно заявил Пол. — Но на этот раз я еду за ней. Я намерен вернуть ее.

Сильвия прыжком соскочила с кушетки, бросившись к нему.

— Нет, Пол, нет! Пока ты в ярости, не ходи никуда. Немного подожди — подожди!

Я с удивлением смотрела на нее, а Пол не обратил внимания: он уже пошел к гаражу. Я забрала свою картину и ушла, а они даже не заметили. Не имело значения, что сейчас делала Элеанора или что случилось с Веласкесом. Это больше меня не интересовало. Мой интерес

был однозначным. Можно вычеркнуть Сильвию из списка. Остается Кларита.

В крыле, где располагались спальни, было сумрачно и тихо, а первая дверь — в комнату Клариты — была открыта. Я остановилась на пороге и позвала ее, но никто не ответил. Когда я уже собиралась уходить, мое внимание привлек кончик желтой ленточки, свисающий из закрытого ящика рабочего столика Клариты.

Через секунду я уже подняла крышку ящика. Детский чепчик лежал в ящике поверх других вещей. Я жадно схватила верхний листок из связки бумаг. Полувыцветший шрифт, казалось, выступал из страницы, и я заметила рваный внутренний край, где листок был оторван от книги. На всех следующих листах был такой же след. Значит, в тот день на ранчо была Кларита. Кларита перерыла комнату Кэти и вырвала страницы из дневника. Здесь, в моих руках, были слова Кэти, был ответ на все.

Стоя на том же месте, я принялась читать, пробегая глазами строчки почерка, так мне знакомого. Кэти описывала не день смерти Доро, как я ожидала. Она писала о прошлом.

Весь день шел дождь. Когда я вспоминаю тот день, я всегда думаю о дожде, стучавшем по крыше маленького домика в Мадриде. Все, что мы смогли сделать, это взобраться по склону холма и принести ее в хижину, потому что время ее подошло. Со мной пришли Кларита и старый Консуэло, который понимал в таких вещах. Мы вскипятили воду, чтобы стерилизовать ее, и слушали, как она стекала. Все это время Кларита зло бормотала что-то. Я пыталась утихомирить ее, но в тот день только злоба к ним обоим жила в ней. Я сделала все, что было в моих силах. Моя девочка была испугана и нуждалась в любви, и хотя бы это я могла ей дать. Она была моей младшенькой, и во мне не было упрека, во мне не было злобы. Но все мы знали, что с Хуаном придется поговорить, когда все это кончится.

Я дочитала до конца страницы, положила ее в сторону и взяла следующую. Теперь я знала, что означает чепчик. Он никогда мне не предназначался. Я родилась пять лет спустя.

— Ты роешься в моих вещах? — раздался позади меня низкий голос, и я резко обернулась.

Губы Клариты были бледны, глаза метали молнии. Я смотрела ей в лицо, пытаясь унять дрожь.

— Я начинаю понимать, — сказала я ей. — Моя мать вернулась в ту хижину, чтобы родить ребенка, да? Ребенка на пять лет старше меня.

Сильным движением Кларита выхватила листок из моих рук и засунула его обратно в ящик. Она с грохотом опустила крышку, почти прищемив мне пальцы. Она бы не моргнула глазом, даже сломав мне руку, и я почувствовала перед ней страх даже более сильный, нежели перед Эле-анорой в Мадриде.

Но здесь не было Гэвина, чтобы прийти мне на помощь — никого в этом пустынном крыле.

— Ты всюду лезешь, — сказала Кларита, и голос ее упал до замогильного. — Ты всюду суешься с того момента, как приехала.

Я осторожно отодвинулась от ящика, направляясь к двери. Все это я уже пережила, в другое время и в другом месте, но теперь напряжение было более опасным. Несмотря на это, мне надо было стать к ней лицом к лицу, мне надо было узнать.

— Это ты была в патио с кнутом, не так ли? Ты стегала даже своего

отца, ведь ты его ненавидишь. Это была ты в магазине с медной статуей Кецаль-котля в руке? Ты убила бы меня, если бы могла, так велика твоя ненависть. Ко мне и к моей матери. За что? За то, что она всегда была любимицей?

Ее глаза следили за мной, и выражение лица не менялось, но она стояла абсолютно неподвижно, что-то в ней переменилось — как будто жизнь и надежда ускользали от нее. Теперь многое становилось понятным мне. Я уже подошла к выходу, но она не двинулась с места и не пыталась меня остановить. Сейчас я освобожусь от нее. Но мне нужно было сказать еще кое что.

— Теперь я поняла многое. Тебе приходилось подчиняться Хуану, ведь Элеанора была тебе как дочь, и ты знала, что он может лишить ее наследства назло тебе, если захочет. Но после того, как она унесла Веласкеса, ты поняла, что у нее хватит денег до конца жизни и тебе уже не надо унижаться. Поворотный момент наступил, когда ты взялала в руки чепчик и вспомнила, что тебе пришлось пережить. Ты больше не боялась. У Хуана слишком развита семейная гордость, чтобы выдать то, что случилось. Теперь я знаю, кто появился на холме с ружьем в руках. К тому времени ты уже ненавидела Керка, не так ли? Не только потому, что он отверг тебя, когда ты была моложе, но и из-за того, что он сделал с твоей сестрой, а значит с Хуаном и всей семьей Кордова.

Кларита с усилием сбросила с себя оцепенение и сделала прыжок в мою сторону. Но я уже была за порогом и бежала по холлу в главную часть дома. Я забыла свою картину, но сейчас это не имело значения.

Я поняла то, о чем говорило мне мое подсознание, и мне не было необходимости показывать теперь мою работу Хуану. То, что написала Кэти, меняло все. Я бежала через гостиную вверх по балкону к комнате Хуана Кордовы. Я не знала, что он понял за эти годы и сколько знал сейчас, но ему нужно было сказать всю правду и немедленно.

Он сидел, положив руки на письменный стол. Его лицо было посеревшим, а глаза тоскливыми. На расстоянии дюйма от его пальцев лежал кинжал с дамасской ручкой, и он пристально глядел на него. Я знала, что Кларита бежит за мной, поэтому заговорила сбивчиво и непонятно.

— Я прочла то, что Кэти написала в своем дневнике! — кричала я. — Кларита прячет в своей комнате вырванные страницы. Я знаю о ребенке, который родился в Мадриде. Я все узнала.

Он не сдвинулся с места и не посмотрел в мою сторону. Он был очень стар, и жизнь была тяжела для него. Ему не выдержать. Мне вдруг стало стыдно, что я веду себя наподобие разорвавшейся бомбы, но мне нужно было спешить, пока не вмешалась Кларита. Она уже стояла позади меня в дверях, хотя и не перешагнула порога, а просто стояла и молчала. Должно быть, Хуан почувствовал ее присутствие, потому что медленно отвел взгляд от кинжала. Когда он заговорил, его голос прозвучал низко и хрипло:

— Что ты наделала, Кларита?

Его старшая дочь заломила руки в отчаянии.

— Это не я. Это она — гадюка, которую ты пустил в дом!

— Где Элеанора? — спросил Хуан, не обращая внимания на ее злобу.

Кларита снова замолчала.

— Позови ее сюда, — сказал Хуан. — Я должен сейчас с ней поговорить. Я все скажу ей сам.

— Нет, нет! — Кларита шагнула к нему. — Она меня никогда не простит. Или тебя. Она не простит обмана.

— Я скажу ей, — сказал он мрачно.

— Боюсь, вы не сможете ей ничего сказать некоторое время, — вставила я. — Пол Стюарт думает, она снова уехала в Бандельер. Он поехал за ней. Из-за Веласкеса. Ты знаешь, они взяли его. Они спланировали эту кражу между собой.