Бирюзовая зима
Шрифт:
От одной мысли, что сегодня вообще что-то будет, у меня потели ладони.
Интересно, как там Лука? В последнем письме, которое пришло почти неделю назад, он жаловался, что совсем закрутился. Но чем больше проходило времени, тем сильнее меня удивляло его молчание. Позавчера я отправила ему письмо:
Привет,
Я прекрасно понимаю, что у тебя много дел и на переписку не хватает времени. Но постепенно я начинаю тревожиться всерьез.
Если у тебя будет пять свободных минуток, напиши мне хотя бы, что у тебя все в порядке. Не нужно ничего объяснять, я просто хочу знать, что с тобой все хорошо.
Всего доброго,
Эмили.
Ответа до сих пор не было.
А обычно он всегда отвечал…
Я волновалась. День ото дня все больше. Не только потому, что на этой неделе мы почти не общались, но еще и потому, что мне не давали покоя угрызения совести. Казалось бы, мы не давали друг другу никаких обещаний и даже ни разу не встречались в реальной жизни – но я чувствовала, что виновата перед ним, скрывая правду. Я вела себя нечестно. Я должна была сказать ему, что влюбилась. Я должна была сказать ему, что влюбилась в Элиаса.
Но как это сделать, если Лука не подает признаков жизни? Послать еще одно письмо? Он и на предыдущее-то не ответил. Я не хотела действовать ему на нервы. Если он действительно совсем закрутился, как следовало из его писем, время явно неподходящее. Новость, что я отдала свое сердце другому, не следует сообщать между делом. Для этого требуется спокойная обстановка.
Испытывая противоречивые чувства, я снова захлопнула ноутбук и решила подождать еще пару дней. А там
И тут передо мной возникла новая проблема: до прихода Элиаса осталось всего сорок пять минут.
Я бросилась к шкафу и распахнула дверцы. Честно говоря, я не любительница долго выбирать наряды, и, порывшись в шкафу минут десять, я решила, что сегодня не время менять привычки. Зачем? Элиас знает мою манеру одеваться. И никогда ее не критиковал. Чем дольше я об этом думала, тем очевиднее мне становилось, что он вообще никогда меня не критиковал. Ни за вспыльчивость, ни за механизмы самозащиты (со всеми вытекающими последствиями), ни за отказы, ни за тотальное недоверие к окружающим – ни разу в жизни он ни за что меня не упрекнул. Элиас принимал меня такой, какая я есть.
Я невольно заулыбалась. С улыбкой я достала из шкафа темно-синие джинсы и мышино-серый свитер с воротником-стойкой, мягкий, как кашемир. Мой любимый свитер. То что нужно для не слишком холодного ноябрьского вечера.
И джинсы, и свитер я взяла с собой в ванную, залезла под душ, а потом переоделась. Волосы оставила распущенными.
Вернувшись в комнату, я плюхнулась на кровать. Огляделась и снова вскочила. Рванулась налево, направо – и снова села. Бросила взгляд на часы. Еще пятнадцать минут. Я опять вскочила. Что еще может мне сегодня понадобиться? Да вроде ничего. Я опять села на кровать. Точно ничего?
Так продолжалось битых десять минут. Ладони у меня взмокли, и сколько я ни вытирала их о джинсы, высыхать они не хотели. Посмотрев на ноги (я как раз тревожно потерла одной ногой другую), я вдруг сообразила, что не обута. Я вскочила в тридцатый раз. И как раз в тот момент, когда я стояла под дверью и надевала кроссовки, в нее постучали.
Конец ознакомительного фрагмента.