Битая грань
Шрифт:
Ухватил ее бедро, приподнимая, и, помогая себе второй рукой, реально по-дикому ворвался в готовое и податливое для него тело. Замер, стараясь не напирать.
Перевели дыхание оба…
А пульс в голове грохочет, уши закладывает. Катя ладонями скользит по лаковой крышке, словно зацепить ногтями хочет, вцепиться, как в простынь привыкла… Но оно не выходит, не поддается дерево. Приподнимается на носочки, прогибая спину, чтобы своей охр**ительной попкой прижаться к нему крепче.
Наклонился еще ниже, накрыл ее пальцы своими, сжал даже с трепетом каким-то, не особо ему свойственным.
— Не отпущу! —
Просунул только руку между Катей и роялем, чтоб смягчить, чтоб не врезалось дерево в нежную кожу. А рояль каким-то гулким гудящим звуком отозвался на их безумие.
— Будут дети, не будут… Сделаем ЭКО или из приюта возьмем — мне без разницы, котена, главное, чтобы ты — рядом. С остальным справимся. Заруби это себе на носу… Или, блин, таки завтра затащу в салон и вот тут на руке набьем, — обхватил ее запястье, показывая выше старый шрам, чтоб наглядней. — Сразу, как кольца на свадьбу выбере-е-м… черт! — умолк, сам хватая воздух открытым ртом.
Сорвался, голос сипит, ритм бешенный; глухие, влажные звуки столкновения их тел в комнате эхом, от которого только жарче в груди, и красная пелена удовольствия перед глазами.
— Поняла?! — опять почти рявкнул, понимая, что вот-вот кончит.
— Да, любимый! — закричала Катя, вдруг задрожав, забившись под ним дрожью оргазма, укусила за ту самую руку, которой он ей это все смягчить пытался.
И его накрыло не по-детски от этого. Снесло башню, вот честно, но с таким кайфом, и даже смехом от облегчения, и телесного, и морального, что как вырубило на пару мгновений.
Глава 21 часть 1
— Ты серьезно не против ЭКО, если что?
Катя ворочалась в его руках уже полчаса. Они успели принять душ и поужинать. Санек, кстати, оценил ужин — малышка шикарно расстаралась, мясо во рту таяло, да и по вкусу не во всяком ресторане так готовили. И салат был вкусным, с какой-то «заковыристой» заправкой, добавлявшей пикантности.
— Удивила, котена! — рассмеялся Санек, искренне отдав должное ее таланту. — Ты, оказывается, не только к музыке склонна. Что ж раньше молчала? Я думал, перцы — коронное блюдо. А тут вон как, можно и про рестораны забыть, — весело поддел.
— Ну, я не то чтобы готовить обожаю, — рассмеялась и Катя. Ее отпустило, кажется. Да и в целом, малышка точно чувствовала себя теперь как-то свободней и легче.
А он в очередной раз себе мысленно подзатыльник отвесил за то, что такое и упустил. Идиот!
— Но мама считала это очень важным и, разумеется, вложила в меня все знания и умения, что казались ей необходимыми для меня, — продолжила рассказывать Катерина. — Ну а мне все равно тебя хотелось порадовать, несмотря ни на что. Чтоб самое лучшее, ведь и ты меня ни разу ничем не обидел, — неуверенно пожала плечами, кажется, немного стремаясь того, что недавно удумала.
Санек хмыкнул и обнял ее, забрав бокал из рук. Пересадил к себе на колени и крепко поцеловал.
— Это ты у меня самая лучшая,
Так и замерли на какие-то долгие минуты, забыв и о еде, и обо всем остальном, просто близостью друг друга наслаждаясь.
А теперь добрались до комнаты, которая в последние недели заменяла им спальню. Хотя, что его порадовало, котена впервые за эти дни заколебалась, когда они пошли сюда, даже бросила неуверенный взгляд в сторону настоящей спальни. Но ничего пока не сказала. И Санек решил не давить, хоть спина уже и давала знать, что ей осточертел этот диван, пусть и с претензией на ортопедический матрас. Он перебьется, но малышку сейчас точно третировать не будет, чтоб не обострять. Уже какие-то подвижки, а там… как бог даст. Появилась надежда, что начинает все успокаиваться, он это умиротворение в Катерине просто на вкус чувствовал, ощущал наощупь пальцами, когда ее плечи и щеки гладил.
— А в чем загвоздка с ЭКО, малышка? — зевнув, но с искренним недоумением поинтересовался Ольшевский. — Врач тогда говорила, что это вполне вероятный вариант.
Вот, вроде и устал, и улеглись раньше, чем в другие дни, а какое-то внутреннее душевное равновесие заставляло чувствовать себя куда более расслабленным и отдохнувшим, чем за все эти недели.
Катерина же неуверенно пожала плечами и как-то плотнее прижалась щекой к его груди, поцеловала в подбородок снизу. Вздохнула.
— У меня просто много знакомых есть, кто считает ЭКО едва не грехом и таких деток исчадиями ада, — тихо прошептала она, так, что ему даже прислушиваться пришлось. — А я… Я верю в Бога, ты же и сам знаешь, серьезно все. Но мне кажется, это вовсе не так! Никогда не считала, что в ЭКО есть что-то противоестественное, как и в лекарствах любых или тех же прививках… — она прям напряглась вся, сжалась.
Ольшевский в первые секунды вообще не въехал. А когда дошло… Фыркнул, начав смеяться.
— Это бред, Катя. Мы не будем равняться на тех, кто дальше своих носов не видит и мозгами в каменном веке живет! Забудь, котена, и не думай париться, ясно?! — поймал пальцами ее подбородок и крепко поцеловал в губы. — И я что-то ни разу не слышал, чтобы этих детей крестить отказывались в церквях, а значит, все признают, — резонно заметил, как показалось Саньку.
А Катя… Она на несколько мгновений уставилась ему в глаза каким-то глубоким, пронзительным взглядом, которого Ольшевский даже не смог понять сразу. И вдруг заплакала. Уткнулась лицом ему в шею, когда Саша, елки-палки, реально занервничав(!), тут же начал пытаться «достать» котену из этого убежища.
— Катечка, любимая моя, ну теперь что?! — в этот раз действительно растерялся Ольшевский.
— Ничего. Это гормоны, не обращай внимания, — покачала она головой, заливая его шею и плечо слезами. Но вроде, и правда, пыталась улыбнуться. — Просто, так люблю тебя! И вдруг подумала, как ужасно было бы, если бы ушла завтра, если бы ты не…
Ольшевский расхохотался в голос, сжав ее до хруста в косточках.
— Малышка, серьезно тебе говорю, никто бы тебя не отпустил никуда. Я бы тебя через час нашел и домой вернул, чтобы всякой х**ней не страдала. Тут и думать не о чем, родная, — прижался губами к ее макушке, все еще посмеиваясь.