«Битлз» in the USSR, или Иное небо
Шрифт:
– Ну, добре, добре, – разулыбался Горбачев. – Рад, что наше взаимопонимание находится на таком высоком политическом, социальном и, не побоюсь, товарищи, этого слова, человеческом уровне.
Сказав это, он энергично воткнул вилку в очередной кусок рыбы. Ринго спрятал голову в плечи и отвел взгляд.
После обеда «битлы» сказали Розе сердечное спасибо и поставили ей автографы на инструкцию по технике безопасности при работе с электромясорубкой. Потом Вепрев предложил:
– Давайте побродим по окрестностям, время у нас еще есть.
– А фанаты
– Не достанут. Сегодня из-за вас на Красную площадь пропускают ограниченно и выборочно, так как идет замена брусчатки к новогодним праздникам. Вперед!
Они прошли мимо охранника и вынырнули в сказку. Тротуар, полностью покрытый утрамбованным снегом, сверкал на солнце бриллиантовой россыпью и приятно скрипел под ногами. Вдоль дорожки тянулись идеально выровненные полуметровые сугробы. Тут и там над ними поднимались голубые елочки.
– Надо же, – удивленно заметила Линда, – вчера ночью все выглядело так… – Она подыскивала нужное слово.
– Угрюмо, – подсказал Пол. – А сегодня прямо настроение поднимается. Ты взгляни вон на те разноцветные купола, – указал он на храм Василия Блаженного. Не церковь, а какой-то торт пряничный. А погода какая чудесная! В Англии такое не часто случается: и мороз, и солнце.
– «Cold frost and sunshine: day of wonder!
But you, my friend, are still in slumber»*,
– с выражением продекламировал Бронислав. [* «Мороз и солнце, день чудесный. Еще ты дремлешь, друг прелестный…» (перевод на английский Михаила Кнеллера).]
– Шекспир, – пояснила Линде Йоко, съевшая собаку в искусстве.
Они вышли на площадь и увидели мальчика и девочку в шубках, с удовольствием облизывающих что-то белое в вафельных стаканчиках. При этом те весело щебетали, а изо рта у них шел пар.
– Что это они едят? – предчувствуя ответ, с завистью спросил Ринго.
– Мороженое, – рассеянно ответил Бронислав.
– В такой мороз?!
– Чтобы наслаждаться мороженым при минус двадцати, нужно родиться здесь, – заметил Джон.
– Я тоже хочу попробовать, – заявил Ринго.
– И я бы не отказался, – поддержал Пол.
– И я, – пискнула Линда.
– Ладно, – кивнул Бронислав, – сейчас выйдем с площади, и я всех угощу знаменитым московским пломбиром. Только потом, на прослушивании, на простуженные глотки не жалуйтесь.
Вдруг раздался короткий вой сирены и на площадь медленно выехал кортеж. Впереди шла милицейская «Лада» и, как кроликов с морковных грядок, сгоняла с пути пешеходов. За ней следовал громадный грузовик с гигантским прицепом. По обе стороны шествовали милиционеры в тулупах, с красными флажками в рукавицах. Всю площадь наполнило хвойное благоухание. Мимо музыкантов на невероятно длинном прицепе проплывала роскошная ель. Она просто не собиралась заканчиваться.
– Это ж сколько в ней длины? – ошарашенно спросил Пол.
– Около тридцати метров.
– А в футах? – озадачился Ринго.
–
Они вышли на Васильевский спуск и увидели объемистую тетку в шубе, укутанную до пояса серой шалью. Перед ней стояла тележка с мороженым. Бронислав протянул деньги:
– Семь порций эскимо, пожалуйста.
Тетка открыла крышку и достала из источавшего белый пар контейнера бруски на палочках.
– Мне – три, – потребовал Ринго.
– Ричи, – попытался вразумить друга Джордж. – Ты забыл, что такое лакунарный тонзиллит?
– А при чем здесь тонзиллит? – возмутился Ринго. – Он вообще инфекционный.
Тем не менее всем показалось, что напоминание об одном из самых обидных моментов жизни – замене его барабанщиком Джимми Николом во время австралийского турне – возымело действие.
– Ладно, пусть будет одно, – с напускной покорностью согласился Старр.
Все обрадованно двинулись вперед и не сразу заметили исчезновение Ринго. А когда бегом вернулись к мороженщице, поняли, что его нужно спасать.
Барабанщик стоял, окруженный горластыми цыганками в пестрых тряпках. Одна из них держала его ладонь в своих унизанных кольцами толстых пальцах и пристально глядела ему в глаза. Загипнотизированный Ринго тоже не отводил взгляда от смуглой накрашенной бабы и уже вытягивал из бумажника пятидесятифунтовую купюру.
– Ай, усатенький, золотой-яхонтовый, мани-мани давай, голд хэнд, ол трус сэй*, – приговаривала она [* Gold hand, all truth say – золотая рука, всю правду сказать (иск. англ.).]. – Ждет тебя дальняя дорога, понял? Ту-ту, лонг вэй* [* Long way – долгий путь (англ.).], – удивляла она приближавшуюся компанию своими языковыми познаниями.
Заметив подходящих людей, цыганка на секунду стушевалась и подалась было в сторону, но, поняв каким-то своим древним чутьем, что неприятностей от потенциальных жертв, кроме, пожалуй, русского с жестким лицом, можно не опасаться, решила переключиться на них. И начала с Пола.
– Ой, лонг лайф*** у тебя будет, красавчик, детки, чилдрен****, живы и здоровы, вери гуд***** яхонтовый мой! Денег будет – куры не клюют… – Бронислав только успевал переводить. – Вай, вай, жаль, жена твоя золотая пораньше к Богу уйдет, но жизнь счастливую вместе прожить успеете.
[*** Long life – долгая жизнь (англ.).
**** Children – дети (англ.).
***** Very good – очень хорошо (англ.).]
Пол, которому и Линду-то в свое время напророчила цыганка, не торгуясь, отдал тридцать фунтов и, слегка загрустив, прижал к себе жену покрепче.
Радуясь подвалившей удаче, цыганка схватила руку Джорджа, всмотрелась в нее, затем взглянула ему в глаза, лицо ее изменилось, потемнело, она попыталась отбросить его кисть, но тот крепко держал ее руку.