Битва дипломатов, или Вена, 1814
Шрифт:
Не исключено, что царь надавил на герцогиню, используя совсем другой повод — проблему возвращения ее дочери из Финляндии, подвластной России. Слухи слухами, но Меттерних допускал, что Александр мог сделать из Вавы пешку в дипломатической игре. «Этот человек способен на все», — писал князь. И это неприязненное мнение о русском государе во многом определяло его поведение на конгрессе.
В конце октября император, царь и король вернулись из Венгрии. Они посетили жемчужину Дуная Буду и новый, торговый Пешт, образовавшие впоследствии Будапешт, пособирали виноград и побывали на могиле
Можно было ожидать, что смена обстановки снимет напряженность. Но проблема просто переместилась на сто пятьдесят миль вниз по течению Дуная. Царь продолжал вести себя агрессивно, нарушая не только дипломатический этикет. Он взрывался без всякого повода, говорил грубости, дерзил. По сообщениям агентов Хагера, двери чуть не слетали с петель во дворце, где останавливались монархи. Коллег-венценосцев оскорбляло и то, что русский государь большую часть времени проводил не с ними, а с «хорошенькими дамочками».
Как докладывали агенты, царь непрестанно охаивал Меттерниха и заодно с ним всех дипломатов. Александр подговаривал австрийского императора вступить в согласие с ним и королем Пруссии, создать нечто вроде альянса монархов и втроем решать все проблемы Европы. Для этого в первую очередь надо убрать Меттерниха.
Этого не могло случиться, по крайней мере пока. Австрийский император вовсе не собирался лишаться способного министра иностранных дел. Он доверял ему, невзирая на мнения легиона его недоброжелателей. Да и сам царь своим стремлением доминировать не располагал к взаимопониманию.
В Венгрии Франц сказал царю, что целесообразнее предоставить министрам иностранных дел заниматься переговорами. Дипломатам хорошо известно, как трудно идти на уступки и компромиссы, когда в процесс переговоров вмешиваются сюзерены.
Итак, несмотря на интриги Александра, Меттерних остался на своем месте. Император Франц вернулся в Вену, испытывая еще большую неприязнь к царю, а король Пруссии заработал новое прозвище — «камердинера» русского царя.
Глава 14
ОБЕД С ЦАРЕМ
Трудно найти человека более мыслящего, чем царь Александр. Но ему чего-то недостает. Я так и не понял, чего именно.
Наполеон
Конгресс явно не задавался. «Мы топчемся на месте, — ворчал баварский делегат. — Ни решений, ни соглашений». Паралич объяснялся просто: «Делом никто не занимается, сплошь одни увеселения». Даже король Пруссии, не выдержав, сетовал: «Похоже, мы приехали сюда только для того, чтобы потешать себя и других».
Некоторые винили Меттерниха, мол, он хитер, лжив и к тому же обезумел от любви. Как он может быть министром иностранных дел Австрии, да еще президентом конгресса? Ходили слухи, будто он подаст в отставку, либо его уволят, либо с ним случится нервный срыв. Другие обвиняли царя, его грубость и заносчивость. Третьи находили причину в салонных интригах герцогини де Саган и княгини Багратион, игравших властелинами мира как пешками.
Новая дата
Делегатов, оказавшихся вне «Большой четверки», пустая трата времени раздражала и выводила из себя. По иронии судьбы за немедленное начало работы конгресса ратовал представитель побежденной страны Талейран.
Каслри, Меттерних и Гарденберг втайне договорились столкнуть по проблеме Польши царя со всем сообществом европейских государств. Это была инициатива лорда Каслри, и он проявлял заинтересованность в скорейшем открытии мирной конференции. Талейран знал о позиции британца и видел в нем потенциального союзника.
Каслри и Талейран легко находили общий язык и как джентльмены-космополиты, и как профессионалы-дипломаты. Оба философски относились к тому факту, что две нации не только воевали последние двадцать лет, но и враждовали на протяжении полутора веков. Британия и Франция были заклятыми врагами, и по крайней мере Талейран надеялся исправить эту историческую несправедливость.
Однако в Вене их приоритеты не совпадали. Лорд Каслри считал главным для себя не допустить усиления России, управляемой царем с «задатками Наполеона». Талейран больше опасался не болезненно-раздражительного Александра, а свирепых и воинственных пруссаков, действительно способных развязать новое кровопролитие. Он считал позицию Каслри наивной, даже примитивной, обусловленной выигрышным положением Британских островов, защищенных военно-морским флотом и штормовым Ла-Маншем.
Лорд Каслри, в свою очередь, полагал, что Талейран сгущает краски, гиперболизирует германскую угрозу. «У Франции нет оснований для того, чтобы бояться германского союза, — говорил британец. — Он по своей природе не агрессивен».
Талейран поставил целью вразумить британского министра и доказать, насколько опасной станет Пруссия, завладев Саксонией. Во время встречи в британской миссии на Миноритенплац он разложил карты на столе и преподал лорду Каслри урок географии: «Я показал — если Саксония и Силезия попадут в одни руки (Пруссии), то скоро там же окажется и Богемия». Такое уже случалось прежде — при Фридрихе Великом (и случится позже — при Отто фон Бисмарке). «Если Богемия обнажится, то подвергнется угрозе сердцевина Австрийской империи». По словам Талейрана, длинное лицо Каслри еще больше вытянулось от изумления.
Как британцы могут согласиться на то, чтобы отдать Саксонию и богатейший город Лейпциг, где торговля процветала еще в Средние века, государству, в надежности которого совершенно нельзя быть уверенным? Преступно губить страну ради прихоти другой державы, чья политика по меньшей мере малопонятна.
Талейран пытался внушить британцу, что его стратегия основывается на ложной предпосылке, будто Пруссия является независимым, суверенным государством, не подверженным внешнему воздействию. Это далеко не так. Пруссия зависима от царя, и политика Каслри в результате поощряет то, чего он больше всего боится, — усиление могущества России.