Битва колдуньи. Сага о мечах
Шрифт:
Только это оказался не Бури, а Берг, но тоже великан. То есть Свальнир. Он такой же высокий и могучий, но не сказать, чтобы очень хорош собой. Если вообразить пьяного или больного великана, то он будет походить на Берга.
Наконец Свальнир отделился от камня и шагнул к середине площадки. Люди оцепенело наблюдали за ним и ждали, что он им скажет: способность человека бояться и удивляться имеет пределы, и сейчас эта способность у видевших битву Тора с великаном истощилась на много лет вперед.
– Так ты не умер? – безразлично спросила Хёрдис, и собственный
– Нет, я не умер, – глухо выговорил великан, и слова его едва можно было разобрать. Его лицо оставалось темным, как камень, черты почти стерлись, глаза были закрыты – у него сейчас не хватало сил поддерживать свой человеческий облик. Только ладонь была сомкнута на рукояти волшебного меча с силой и крепостью камня. – Я сделал… – пробормотал Свальнир, ни к кому не обращаясь и никого не видя.
Его слепое лицо было обращено в сторону Хёрдис, и она знала, что он видит ее не глазами, а всем телом, всей сутью своего странного каменного духа. Это дух тянул к ней множество нитей и пут, невидимых, но крепких, как Цепь Фенрира, сотканная из корней гор, шума кошачьих шагов, женской бороды, птичьей слюны, медвежьих жил и рыбьего дыхания. И если ты прежде о таком и не слыхал, ты можешь и сам, рассудив, убедиться, что нет тут обману: верно, примечал ты, что у жен бороды не бывает, что неслышно бегают кошки и нету корней у гор… [36] А прочнее той цепи нет на свете ничего…
36
Из «Младшей Эдды».
Она – моя! – наконец выдохнул Свальнир, и вздох самой горы не был бы более глух и глубок.
На площадке повеяло затхлым холодом каменного подземелья.
Альрик наконец поднялся с места, за руку поднял Хара и на неверных ногах двинулся к валунам, служащим воротами наружу. Горм тронулся за ним, первые два шага сделал на четвереньках, не в силах так сразу подняться, но дикий гнетущий страх гнал его, живого, прочь от каменной нежити. И Хёрдис поняла, что они уходят. Люди уходят, оставляя ее в добычу каменному жителю.
– Нет, постойте! – хотела крикнуть она, но не смогла, из горла ее вырвался только сдавленный свистящий шепот.
Ей стало так жутко, что слезы мгновенно переполнили глаза и хлынули по щекам. Она забыла, что совсем недавно эти люди хотели ее смерти; но это были люди, такие же живые и теплые существа, как она сама. И они уходили прочь – человеческий мир отказался от нее, отдавая горам Медного Леса. Ледяной холод наполнил тело Хёрдис и потек по жилам, словно горячая кровь, столь желанная для великана, покидала ее, заменяясь инеистой кровью племени Имира. Она отвернулась от людей, и вот теперь они отвернулись от нее, и некому было защитить ее от злой судьбы.
Не оглянувшись, люди ушли из круга стоячих камней.
– Вы еще пожалеете об этом! – с безумным отчаянием, из последних сил крикнула Хёрдис вслед ушедшему человеческому миру, хотя сама не знала, какое наказание может его ждать, кроме запоздалого бесплодного раскаяния. – Вы еще вспомните обо мне! Вспомните!
Голос ее прервался от рыданий. Да никто и не слышал ее. Она вдруг увидела землю где-то далеко-далеко внизу, а серое зимнее небо стремительно рванулось навстречу. Она лежала на каменной площадке какой-то горы, и эта гора быстрым широким шагом двигалась куда-то в незнакомую даль. Хёрдис лежала на холодной каменной ладони великана и плакала, не зная, что каждая ее слеза жжет сына Имира, как небесный огонь самого Тора. Ее горячее сердце, способное желать, мечтать, ненавидеть и стремиться к цели, было драгоценной добычей для инеистого великана, но и заплатил он за нее дорого. И сумеет ли удержать?
Но сейчас Хёрдис даже не могла подумать о том, что когда-нибудь вырвется из этих могучих каменных рук. Обитаемые людьми земли оставались позади, а перед ней открылась Турсдален – Великанья долина, где никогда не бывал никто из живых. Ни один человек. С севера Великанью долину заграждала Пещерная гора, и во всю высоту склона там распахнулся черный зев пещеры. Там и будет ее новый дом, в самом сердце Медного Леса.
Глава 25
– Йомфру! Проснись!
Сильные руки резко встряхнули Ингвиль за плечи. Не успев опомниться, она подалась вперед, рывком приподнялась, уцепилась за что-то, ничего не видя широко раскрытыми глазами. В девичьей было почти темно, по стенам плясали огромные жуткие тени от слабого света плошки с жиром, стоявшей на сундуке. Над Ингвиль склонился Одд, возле его плеча виднелось испуганное лицо Бломмы. Фру Ботхильд и другие женщины, ночевавшие в этом покое, столпились вокруг лежанки. Заспанные лица со страхом и недоумением смотрели на Ингвиль. Одд был серьезен, но тоже встревожен.
Со вздохом облегчения Ингвиль села, не выпуская руки Одда. Все это только сон, слава добрым дисам!
– Что это было, девушка? – спросил Одд. – Ты кричала, как будто тебя душат мары!
– Йомфру так кричала! Мы все проснулись! Наверное, хозяин тоже услышал! Он очень чутко спит! – бормотали женщины.
– Уж не заболела ли ты? – спросила фру Ботхильд, старшая хозяйская невестка. Два младших сына старого Адильса уже были отосланы конунгом в море, и их жены ночевали в девичьей.
Я… Мне приснилось… – переводя дыхание, с трудом выговорила Ингвиль. Сердце колотилось так сильно, что ей было страшно. – Мне приснился плохой сон… Он ничего не значит, не бойтесь.