Битва в космосе
Шрифт:
Ответ, данный минервитянами, Лопатин за последнее время слышал неоднократно.
— Отнесем их в город Хогрэма и получим за них то, что сможем получить.
— А после того? — поинтересовался Ворошилов.
И снова знакомый ответ:
— Мы надеемся, что полученного нами хватит для того, чтобы уплатить Хогрэму за наши делянки. Тогда мы не лишимся их, и нам не надо будет перебираться жить в город.
— Удачи вам, — молвил Ворошилов.
Лопатин хмыкнул. Как же, удачи. Напрасно эти дурни-крестьяне рассчитывают получить за ворошиловские подарки хороший куш. Слишком много подобного барахла скопилось сейчас в городе Хогрэма;
— Как думаете, Юрий Иванович, что станется со всеми этими селянами через месяц-другой? — спросил Лопатин, когда Ворошилов вернулся на борт.
— Они будут строить лодки, — немедленно ответил химик.
— Верно, — кивнул Лопатин. — Будут строить лодки и получать зарплату, которую им соизволят положить Фральк и Хогрэм. Короче говоря, займутся продажей своего труда.
— Пролетарии, — буркнул Ворошилов, и на лице его появилось какое-то странное выражение.
— Вот именно. Рано или поздно здесь грянет революция, как в свое время у нас.
— Не сейчас, — бросил Ворошилов с легкой тревогой, как показалось Лопатину.
«В принципе, химик прав», — отметил он про себя. Аборигены, проживающие по эту сторону Каньона Йотун, еще только вступали в капиталистическую экономику, пока не задумываясь о ее последствиях. А минервитяне, обитающие на восточной стороне ущелья — насколько Лопатину удалось выяснить из отчетов американцев, — вообще до сих пор находились на откровенно феодальной стадии развития.
Стало быть, согласно гениальным ленинским теориям, до рабоче-крестьянской революции на планете еще далеко. Самолюбивый и придерживающийся весьма высокого мнения о своей персоне, Лопатин все же никогда не позволял себе хоть на миг усомниться в верности великой доктрины. Следовательно, работы здесь, на Минерве, непочатый край…
— Пойду работать, — пробормотал Ворошилов и пошел к себе.
«Странный он какой-то. Слишком странный», — подумал Лопатин, посмотрев химику вслед. Подумал не впервые, но от этого спокойнее ему не стало. Лопатин любил иметь дело с людьми дисциплинированными и предсказуемыми и не доверял любому человеку, у которого имелся «пунктик», ему, Лопатину, не понятный.
Ворошилову, к примеру, потребовалась просто чертова уйма времени, чтобы попытаться сблизиться с Катей. В отличие от остальных мужчин в экипаже, он ходил вокруг да около врачихи так долго, что Лопатин заподозрил в нем гомосексуалиста, каким-то образом утаившего в жерновах строжайших отборочных комиссий свою преступную наклонность.
Впрочем, окажись Ворошилов гомиком, Лопатин только вздохнул бы с облегчением. Скрытый гомосексуализм — прекрасный повод для того, чтобы держать тихоню-химика на крючке. Увы, подозрения гэбэшника не оправдались. Ворошилов не питал слабости к мужчинам; просто он был болезненно застенчив.
Лопатин выждал несколько минут — пусть Ворошилов по уши погрузится в очередной эксперимент, — затем включил компьютер и открыл каталог, к которому никто, кроме него, доступа не имел. Он нашел личное дело Ворошилова, а в нем — файл, озаглавленный «Стихи». Несколько аккуратно сложенных листочков было обнаружено им в лаборатории во время одного из периодических осмотров корабля. Гэбэшник снял с них копии, а затем вернул оригиналы в тайничок.
— Слюнявая лирика, — презрительно пробормотал Лопатин, хотя сам знал, что кривит душой. На самом деле он находил стихи удивительно красивыми, тонкими,
«Женщины, в отличие от нас, не способны на такое вот умозрительное переживание сладостных мгновений», — неожиданно подытожил Лопатин ход своих размышлений. Ему вспомнился бородатый и не очень смешной анекдот, услышанный еще на Земле. Парень заходит в пивную и громко заявляет: «Трахнул тут одну чувырлу, страшная, сил нет; старался не смотреть — отворачивался». Подходит к стойке, заказывает пару пива. Бармен берет деньги и спрашивает: «Ну и как тебе было?» Парень расплывается в неожиданной улыбке: «Ох и хорошо, мужики… Кайф словил, натурально. Сладко было… » Лопатин с сожалением закрыл файл со стихами и бросил быстрый взгляд на дверь лаборатории. По роду службы он не доверял никому из членов экипажа, но больше всех — Ворошилову. Такие вот хитрые жуки — опаснее всего; помалкивают, сидят в своей норке, уверенные, что никто их оттуда не вытащит. «Если понадобишься, вытащим, — Лопатин удовлетворенно улыбнулся. — Будешь знать, дурачок, куда свои стишки прятать». Гэбэшнику очень нравился крючок, на который попался-таки химик. Крючок прочный и изысканный по форме, и имя ему — Катя.
Мяч — круглый комок мягкого волокна дерева тиг, обернутый куском шкуры элока — пролетел мимо Ламры, хотя она выставила вперед все шесть рук. Издав пронзительный разочарованный крик, самка бросилась за ним. Затем расширилась, чтобы поднять его.
— Реатур всегда ловит мяч, — сказала она обиженно. — Это нечестно.
— Бросай его мне, — потребовала Пери и, заметив, что Ламра медлит, повторила требовательно: — Брось его мне! Брось его мне!
Так и не дождавшись вожделенного мяча, Пери бросилась к подруге и попыталась выхватить его у нее из рук. Но не тут-то было. Продолжая держать мяч, Ламра свободными двумя руками ударила Пери. Та, хоть и была моложе Ламры и ниже ее ростом, ответила тем же. Ламра взвизгнула и, отскочив, бросила мяч, норовя попасть в Пери, но промахнулась. Мячик запрыгал по полу.
Увлеченные потасовкой самки не обратили на него никакого внимания. Их товарки оставили свои игры и подошли к дерущимся, криками подбадривая кто Ламру, кто Пери.
В конце концов более сильная и рослая Ламра одержала верх над противницей и уже собиралась завязать узлом три ее руки, как дверь во внешний мир отворилась, и в зал вошел Реатур.
— Что здесь происходит? — строго спросил он. — Почему шум?
— Она отняла у меня мячик, — пожаловалась Пери, отбегая от Ламры и указывая на нее когтем.
— Это не твой мячик, — откликнулась Ламра, направляясь к Пери. Однако грозный окрик Реатура остановил ее.
— Расходитесь и играйте в свои игры, — сказал хозяин владения столпившимся вокруг Пери и Ламры самкам. Те немедленно повиновались, но, даже разойдясь по разным углам зала, продолжали наблюдать за развитием событий.
Реатур что-то тихо говорил Пери. Стоявшей в сторонке Ламре это не очень понравилось, и она стала рассеянно покатывать мячик в руках, давая понять, что дела Реатура и Пери ее совершенно не касаются.