Битва за Балканы. В лабиринтах дипломатии
Шрифт:
Вскоре сэру Лофтусу представился случай убедиться в том, насколько прав был французский посол.
Состоявший при Генеральном штабе в невысокой должности щеголеватый граф Бобринский на одном из балов в его присутствии обмолвился, что ему скоро предстоит направиться к генерал-губернатору Кауфману в Среднюю Азию, где будет «горячо не только из-за солнечного пекла».
Британия внимательно следила за всеми передвижениями России в Средней Азии. Для неё подобно страшному сну было продвижение русской армии к границам Индии – самому яркому и самому ценному, если не сказать, бесценному, бриллианту в короне Британской империи.
Поэтому
– Ваше сиятельство, – начал лорд, заискивающе заглядывая в спрятанные за стёклами пенсне глаза канцлера, – появились сведения в пользу того, что Россия начала продвигаться в Средней Азии к границам Персии. Так ли это на самом деле?
Рыцарю Туманного Альбиона показалось, что князь с полным равнодушием отреагировал на его вопрос. Но его ответ последовал молниеносно:
– Для нашей дружественной Великобритании не должны представлять никакого беспокойства проводимые временами перегруппировки наших воинских подразделений, находящиеся в Средней Азии, чтобы обезопасить себя от неожиданных нападений степных разбойников.
Подобные заверения канцлера, переданные Лофтусом в Лондон, не сняли напряжения британских политиков. Там по-прежнему подозревали Россию в том, что её заветным желанием было достичь Гиндукуша.
А что это могло означать для Британии? Её королева, умудрённая длительным опытом управления территориями, над которыми «никогда не заходило солнце», и изощрённые британские политики, как огня, боялись возможного пробуждения надежды на помощь России в головах непокорных сипаев.
Французский посол с каким-то затаённым смыслом делился с лордом своими подозрениями, что некоторые из предприимчивых российских офицеров видели практически осуществимым вторжение в Индию.
– Вы знаете, excellency, у меня есть сведения, что генеральный штаб его величества не разделяет эту позицию, – сказал ему с тайным умыслом Лофтус, провоцируя его на более подробные разъяснения.
В холодных глазах француза блеснула ироничная искорка. Подобие улыбки тронуло его тонкие губы. Он оправдал ожидания британца. И в доказательство своего утверждения стал делиться с ним информацией о том, что на состоявшемся недавно заседании министерского совета под председательством императора принято решение предстоящей весной осуществить экспедицию против Хивы, а военному министру поручено подготовить план операции.
Генерал Ле Фло нисколько не сомневался, что переданные лордом в Форин-офис сведения непременно вызовут ответные действия. Именно это и входило в замыслы француза, чтобы не допустить опасного для его страны сближения между Россией и Англией.
Полученная новость потребовала от Лофтуса срочного направления депеши министру иностранных дел Великобритании Дерби о планах Санкт-Перебурга в регионе, который Лондон уже давно считал зоной своих интересов.
Привыкший к мягким европейским зимам британец не сразу адаптировался к трескучим февральским морозам российской столицы, к постоянно свинцовому небу и резким колебаниям температуры в весенние месяцы с пробирающими до костей северными ветрами.
И всё-таки особая красота и масштаб этого города, кипучая светская жизнь на гостеприимных берегах Невы поражали его воображение.
Особое восхищение
Его впечатления от первого бала, посетить который он был удостоен чести вскоре после своего прибытия в Санкт-Петербург, были, пожалуй, такими, которые мог бы испытать бушмен, никогда не покидавший песков пустыни Калахари, окажись он вдруг на коронации английского короля в Вестминстерском аббатстве.
Бал проводился 19 февраля по случаю годовщины (десятилетия – авт.) провозглашения Манифеста об отмене крепостного права. В первый момент лорд Лофтус почувствовал на себе обжигающую энергию тысяч глаз, устремлённых на него после объявления его имени.
Его чуть не ослепил свет многочисленных свечей и феерический блеск военных мундиров, золотых позументов, эполетов и орденов, усеянных бриллиантами, знаков отличия с драгоценными камнями.
Здесь можно было увидеть высших офицеров всех полков и родов войск: кавалергарды выделялись красными мундирами – своей бальной формой. Не менее эффектно выглядели рядом с ними гусары в пурпурных доломанах с небрежно накинутыми на плечи ментиками, обшитыми собольим мехом.
Особым шиком на этом многоцветном фоне смотрелись белоснежные кирасирские мундиры и красные черкески казачьих офицеров.
Картину дополняли живописные одеяния членов дипломатического корпуса и черные сюртуки, богато расшитые спереди золотом, высших царских чиновников.
Всё это великолепие своим богатством и разнообразием соперничало с блеском драгоценностей, лёгким изяществом и современной элегантностью женщин. Их оголённые плечи и грудь, были прикрыты вуалями, которые, как и вроде бы простые платья, привезены из Парижа или Лондона и имели цену большую, чем всё золото позументов. Разнообразные причёски украшены сетками из жемчуга или вплетёнными в волосы нитями с несколькими жемчужинами, которые стоили немалых усилий заморским ловцам жемчуга, чтобы достать их из морских глубин.
Русские женщины очаровали английского посла.
Позже он делился своими воспоминаниями, отмечая следующие их качества: «они не только очень красивы, но и привлекательны своими весьма приятными манерами общения. Они грациозны и непосредственны. В них сочетается естественная сердечность и утончённая вежливость, особенно к иностранцам. Это придаёт шарм русскому аристократическому обществу. Многие из светских дам в совершенстве владеют двумя или несколькими иностранными языками».
На этом балу император Александр II был в прекрасно сидевшем на его высокой атлетической фигуре военном мундире белого цвета. Элегантный китель с золотыми петлицами был оторочен по вороту, запястьям и низу мехом голубого сибирского песца. Стройные ноги обтягивали узкие небесно-голубые панталоны.
Императрица Мария Александровна, высокая и стройная, была очаровательной. Красивая причёска пышных волос и светло-голубое платье, живописно усыпанное бриллиантами, подчёркивали её царственную утончённость. Своей нежной улыбкой и сиянием больших голубых глаз она как бы говорила: «Вы же понимаете, что своим присутствием я выполняю предписанный мне долг».
Открылся бал предусмотренным царскими церемониймейстерами полонезом, похожим на процессию. Чтобы освободить середину зала, присутствующие стояли по сторонам. Танцующие образовали две линии в центре.