Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945
Шрифт:
«С замиранием сердца я следил из своей штаб-квартиры, перенесенной в лагерь Майбах под Цоссеном, за ходом наступления на Западе. В интересах моего народа я пожелал бы ему полного успеха. Но после того, как 23 декабря стало ясно, что уже не удастся добиться решающего успеха, я решил отправиться в ставку фюрера, чтобы потребовать прекращения напрасного расходования сил и средств и немедленного направления всех свободных сил на Восточный фронт. Тем временем все чаще стали поступать сообщения о предстоящем наступлении русских. Мы имели полное представление о районах стратегического сосредоточения и развертывания основных сил противника. <…> Мы считали, что наступление начнется 12 января 1945 года. Превосходство русских составляло в пехоте 11:1, в танках 7:1, в орудиях 20:1. Если оценивать силы противника в целом, то можно говорить, не боясь обвинения в преувеличении,
Гудериан уже предвидит надвигающуюся катастрофу на Восточном фронте. Он знает, что война проиграна и что надо искать возможности заключения мира:
«Но эти возможности могли представиться только в том случае, если бы удалось как-нибудь и где-нибудь остановить предстоящее русское наступление. Чтобы это стало возможным, требовалась немедленная переброска войск с Запада на Восток и создание в районе городов Лицманштадт [Лодзь] – Хоензальц [Иновроцлав] сильной резервной армии, чтобы выступить с ней навстречу русским наступающим армиям и навязать им маневренные бои. В этом виде боя германское командование и германские войска все еще имели превосходство над противником, несмотря на продолжительность войны и на сильное истощение наших сил.
Исходя из этих соображений, я намеревался выдержать битву на Востоке, но прежде мне было необходимо добиться от Гитлера высвобождения необходимых для этого сил. 24 декабря я поехал в Гиссен, а оттуда в ставку фюрера для доклада.
Во время доклада о сложившейся обстановке на фронте кроме Гитлера присутствовали, как обычно, фельдмаршал Кейтель, генерал-полковник Йодль, генерал Бургдорф и ряд младших офицеров. В своем докладе я охарактеризовал группировки вражеских армий и соотношение сил так, как это было описано выше. Работа моего отдела «Иностранные армии Востока» была образцовой и абсолютно надежной. Я уже достаточно долго знал начальника отдела, генерала Гелена, чтобы судить о нем самом, о его сотрудниках, методах работы его отдела и о результатах этой работы. Прежние прогнозы Гелена всегда оказывались верными. Это исторический факт. Гитлер смотрел на вещи иначе. Он объявил сведения, собранные отделом «Иностранные армии Востока», блефом. Он утверждал, что русские стрелковые соединения насчитывают самое большее 7 тысяч человек каждое, а у танковых частей нет танков. «Это самый большой обман со времен Чингисхана, – кричал он, – кто выкопал эту чушь?» После покушения Гитлер с большим размахом неоднократно пытался сам дурачить противника. Он приказывал формировать артиллерийские корпуса, которые в действительности по численности соответствовали бригадам. Формировались танковые бригады, состоявшие из двух батальонов, то есть имевшие численность танкового полка. Противотанковые бригады состояли всего лишь из одного батальона. По моему мнению, такими действиями он только внес путаницу в организацию собственных сухопутных войск, не сумев при этом ввести противника в заблуждение относительно нашей истинной слабости. Его склад ума, становившийся все более странным, видимо, заставил его предположить, что и противник всего лишь пытается ввести нас в заблуждение, возводя потемкинские деревни, и что в действительности русские вообще пока не собираются переходить в серьезное наступление.
Доказательство для этого моего утверждения я получил во время ужина, на котором я сидел рядом с Гиммлером, командующим Резервной армией и начальником вооружений сухопутных войск, одновременно группой армий «Верхний Рейн» (с 29 января 1945 г. – группа армий «Висла». – Ред.) имперским министром внутренних дел, шефом германской полиции и рейхсфюрером СС. В то время Гиммлер очень хорошо осознавал свою значимость. Он считал, что может так же хорошо судить о военных делах, как и Гитлер, и, конечно, намного
Глубокое убеждение или самообман? Лейтенант Вильфред фон Овен, с 1943 года личный референт по прессе Йозефа Геббельса, министра пропаганды и имперского уполномоченного по тотальной войне, так описывает настроение, царившее в доме Геббельса во время встречи новогодним вечером 31 декабря 1944 года:
«Министр провел в кругу своей семьи и нескольких близких друзей прекрасный новогодний вечер, не омраченный никакими роковыми известиями. Он шагнул из старого года в новый, по-видимому, последний год этой войны, в отличном расположении духа, полный надежд и радостных ожиданий. <…>
После ужина, простоту которого (подавали картофельный суп) фрау Геббельс объясняет внезапностью приглашения гостей, мы переходим в ее очень уютный салон, где выпиваем по чашечке кофе. Рудель [полковник люфтваффе, единственный кавалер полного банта Рыцарского креста: с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами] отказывается как от ликера, так и от сигарет. Он известен своим аскетизмом, превосходящим даже самоограничение чемпиона мира по боксу во время упорных тренировок. В противном случае Рудель был бы просто чисто физически не способен добиться таких боевых успехов.
Тотчас завязывается чрезвычайно оживленная беседа. Опираясь на свой боевой опыт, Руд ель подтверждает мнение, что русская пехота плохая и, напротив, что танки и самолеты не только имеются в большом количестве и с технической точки зрения вполне хороши, но и что их экипажи оснащены самыми лучшими кадрами. (Качественный состав советской пехоты в конце войны действительно сильно уступал таковому начала войны, лучшие призывные контингенты были в основном выбиты. Однако совсем молодые (17–18 лет) и совсем немолодые (45–50) советские пехотинцы сражались героически и умело, перемалывая живую силу и технику немцев, которые докатились до призыва в фольксштурм 15—16-летних и 65-летних. – Ред.)
По его мнению, прорывы русских происходят не потому, что у нас не хватает оружия, а потому, что у нас не хватает людей. Часто наши оборонительные рубежи занимают до смешного плохо укомплектованные части. Но чем дальше в тыл, тем больше встречаешь солдат, которые приписаны к разным штабам, к службам тыла и снабжения. У русских же все было как раз наоборот.
Министр слушает рассуждения Руделя с горящими глазами. Какие превосходные аргументы для его работы! Какие прекрасные доказательства, опровергающие тезис Шпеера (имперского министра вооружений и военной промышленности): «Нужны не солдаты, а оружие!»
«Не хватает людей! – восклицает он между тем. – Поскольку у нас недостаточно солдат, мы вынуждены снова и снова отступать. А при отступлении мы теряем больше оружия, чем требуется для формирования новых армий. <…> Какая нам польза от тысяч орудий, если из-за нехватки солдат, которые их защищают, мы вынуждены снова и снова взрывать их или позволять, чтобы они доставались врагу в целости и сохранности?»
В этот вечер Геббельс долго говорил о «тотальной войне», о «многих серьезных ошибках», которые до сих пор совершило имперское правительство, но также и о «непоследовательной позиции противника». Зашел разговор и о пропагандистской кампании антигитлеровской коалиции:
«Насколько проще было бы противнику, насколько меньше было бы пролито крови, если бы он с первого дня войны придерживался тезиса: Мы сражаемся не против германского народа, а против его подлого фюрера. Или: Мы хотим освободить германский народ от нацистской партии. У меня как у германского министра пропаганды было бы более трудное положение и мне было бы труднее противостоять этим последовательно защищаемым лозунгам. <…>
Даже в военной области у западных держав нет четкой линии. Почему снова и снова Сталин добивается таких удивительных успехов? Потому что он совершенно точно знает, чего хочет, и упрямо и последовательно проводит эту линию. Если бы после прорыва под Авраншем [25–31 июля 1944 г. в Нормандии] западные державы выбрали одно-единственное направление главного удара, они уже давно были бы в Рурской области или даже в Берлине, и теперь им не нужно было бы беспокоиться о том, что русские опередят их. <…>