Битва за Дарданеллы
Шрифт:
Французы было сунулись в азарте на берег, но, получив несколько хороших залпов корабельной артиллерии, отошли.
Велисарову пришлось прорываться к кораблям уже через французские порядки. Не ожидавшие такой прыти, они не успели толком опомниться, как русские егеря и мушкетеры с ружьями наперевес кинулись в атаку. Впереди остальных сам Велисаров.
– Шире шаг! – командовал он своим. – И штыками работать шибче, мы же суворовцы!
Отряд прикрытия вышел весь, унеся с собой не только раненых, но и убитых.
Вдалеке в тумане медленно таяли бастионы Старой Рагузы. Свежий ветер Адриатики
Против занятого неприятелем берега остался лишь линейный корабль «Уриил».
– Теперь, кажется, начинается наш бенефис! – заметил его командир капитан 2-го ранга Быченский.
– Зрители, во всяком случае, уже собрались! – прыснули к кулак смешливые мичманы, глядя на не приятельские колонны. Быченский ухмыльнулся:
– Первым вступает оркестр! Эй, в оркестровой яме, готовы ли? – Готовы! – крикнули ответно из орудийных деков.
– Первым солирует опер-дек, следом гон-дек! – велел командир. – Залп!
Отважно маневрируя на самой линии прибоя, «Уриил» быстро охладил боевой пыл французов точной картечью.
– А не суйтесь, куды вас не просют! – говорили матросы, глядя сквозь орудийные порты, как разбегаются маленькие синие фигурки. – Целее будете!
Вдалеке смутно терялась в облаках вершина Черной Горы, неприступная и таинственная, вселяющая уверенность в правоту славянского дела.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Когда по прибытии в Катторо российские воинские начальники подсчитали потери при эвакуации, то сразу и не поверили: десяток пропал без вести, да еще один был ранен. Однако радости от этого было мало: отступление есть отступление!
Как только русские полки оставили предместье Старой Рагузы, тут же оживились австрийцы, стоявшие корпусом против острова Курцало. Генерал Бельгард и полковник Лепин тут же написали Сенявину письмо, требуя передачи Катторо им.
– Эти-то откуда вылезли? – дивились моряки. – Как воевать, так их и днем с огнем не сыщешь, а как добро делить, так они впереди всех!
А на палубе флагманского «Селафиила» уже толпились городские депутаты. Едва вице-адмирал вышел, они разом рухнули на колени.
– Мы знаем, царю было угодно отдать нас французам! – начал говорить один. – Поэтому мы волей своего народа объявляем, что решили, предав все огню, оставить Отечество и повсюду следовать за твоим флотом. Пусть Бонапарте достанется лишь пепел! Если ж ты не сможешь взять нас с собой, то будь спокойным свидетелем нашей погибели. Мы будем драться за свою свободу, пока не сложим головы. Пусть могильные кресты скажут потомству, как мы сражались за свой дом и за Россию!
Сенявин отвернулся. В глазах его стояли слезы. Плакали стоящие на коленях старцы. Вытирали глаза бывшие на палубе офицеры и матросы.
– Встаньте, отцы! – сказал
Может показаться невероятным, но Сенявин вновь решил ни при каких обстоятельствах не исполнять императорского указа о передаче Катторо австрийцам. Прямо на палубе своего флагмана он объявил во всеуслышание, что Новую Рагузу никому отдавать не станет, а борьбу за Старую Рагузу не прекратит! Сверхосторожный советник Сенковский, отступив перед такой решимостью, заперся наглухо в своем доме. А город ликовал! На главной площади по-прежнему развевался огромный корабельный Андреевский флаг.
Биограф Сенявина так расценивает его решение не отдавать врагам славянскую землю: «Сей подвиг Сенявина вывел его из чреды обыкновенных людей и поставил наряду с теми, кои не страшатся жертвовать собою пользе и славе Отечества. С сего времени имя его сделалось известным Европе и, может, более нежели собственному его Отечеству, ибо скромность, чуждая самохвальств, всегда была добродетелью великих мужей…»
Пока в Катторо царила смута, вызванная неосторожными словами статского советника, большая часть местного ополчения разошлась по домам. Богатые перевозили семьи на Корфу, готовя свои дома к сожжению. Храбрые строили планы нападения и истребления приближающегося австрийского корпуса. Кто-то намеревался податься в корсары и уже снаряжал для этого суда. Вернулась к себе в горы и большая часть черногорцев. Однако стоило Сенявину заверить население, что Россия не оставит в беде, как в мгновение ока все переменилось. Первыми вернулись черногорцы, ведомые неукротимым митрополитом. Храбрые горцы были в восторге от поступка русского главнокомандующего. Стоило Сенявину только появиться на улице, как его сразу же окружали толпы воинственных усачей. Они начинали что есть силы палить из ружей и пистолей в воздух.
– Поберегите патроны для французов! – пытался увещевать их вице-адмирал. Куда там!
– У нашего батюшки-государя Александра больше червонцев, чем патронов! – кричали в ответ черногорцы и палили еще пуще.
Отряды горцев встали на границе с турками, надежно перекрыв ее. Испугавшись их появления, турки попытались заверить Сенявина, что более пропускать французов через свои владения не будут, но веры им уже не было. Регулярные войска заняли крепости Кастель-Ново и Эспаньола и спешно занялись их укреплением. Вице-адмирал сам каждый день осматривал ход работ.
– Кастель-Ново – ныне ключ всей здешней области! – говорил он работавшим солдатам.
– Да что мы дети малые, не понимаем?! – отвечали те. – Лучше пот лить сегодня, чем кровушку завтра!
Под рукой у Сенявина было теперь лишь две тысячи триста бойцов. С кораблей, правда, свезли последние четыре роты морских солдат, которые главнокомандующий берег как свой последний резерв, но это общей безрадостной картины не меняло. Впрочем, французы, хотя и получили десятитысячное подкрепление, осторожничали и предпочитали отсиживаться за рагузскими стенами, а не выходить в поле.