Битва за Кремль
Шрифт:
Шишка попала в верхний край мишени, но все равно в белое поле. Столбов сощурился еще резче: он хотел поразить цель каждым выстрелом.
— Так вот, если меня выберут президентом, можно действующий чиновничий аппарат не разгонять. Внятно объяснить, что большой дерибан закончился — работать надо, а не пилить. (Третья шишка стукнулась в центр проплешины.) Конечно, сократить половину, но костяк — оставить. Костяк существует и работать умеет. Вот так!
Четвертый и последний снаряд отскочил от мишени. Таня хотела хлопнуть в ладоши, но вспомнила, что самая крупная шишка по-прежнему у нее
Столбов на миг изумленно глядел на нее. Первый раз в его глазах Таня увидела что-то вроде искреннего удивления.
«С ним же лет десять, верно, никто так не шутил», — подумала она.
Потом полпред кивнул головой, и шишка свалилась ему в ладонь.
— Рановато ты меня коронуешь, — проговорил полпред.
— Так это не царский венец, — возразила Таня, — а приз победителю стрелкового соревнования.
— Да, — с наигранной растерянностью произнес Столбов, — а я-то думал: где контрольный пятый снаряд?
Говорил медленно, движение правой руки было еще медленнее, но Татьяну оно не обмануло. Она пригнулась, при этом свалившись с бревна. Зато шишка, направленная ей в голову, по касательной, щадящей траектории, пролетела мимо.
Она так и лежала, разглядывая безупречное синее небо над головой. Еще видела полпреда, вставшего с бревна с невинным видом и даже показавшего на деревья — вот откуда прилетела!
Потом Столбов шагнул к ней, протягивая руку. Но Таня вскочила сама, сжимая в кулаке шишку, прицеливаясь. Столбов, почти не глядя назад, прыгнул через ствол, пригнулся. И начал «качать маятник», а проще выражаясь, скакать и вертеться, сбивая глаз стрелку.
«Он чуток мальчишка, как все нормальные мужики», — улыбнулась Татьяна, продолжая целиться.
Наконец Столбов замер, превратившись в неподвижную мишень. Таня кинула. Не со всей силы, зато быстро. Полпред стоял, казалось, как жертва обреченная. Но внезапно выкинул руку, перехватил шишку, да так резко взмахнул, что Таня, не очень то верящая в психосоматику, ойкнула, почти ощутив удар по подбородку. Впрочем, псевдоболь сразу прошла, едва она увидела, что шишка по-прежнему в руке ухмыляющегося Столбова. А тот подчеркнуто галантно поклонился и протянул ее метательный снаряд, так и не ставший венцом.
Несмотря на смех и смущения, Татьяна заметила, как кое-кто из свиты, к примеру, Очкарик, смотрит на них с легким удивлением. «Верно, не привыкли, чтобы Михаил Викторович так забавлялся», — подумала она.
— Эх, здесь бы на ночь, с палаткой, — искренне вздохнул Столбов, отряхивая брюки. — Ладно. По коням, хлопцы!
Сунул два пальца в рот, молодецки свистнул, кто-то из шоферов дал длинный гудок — и полпредская свита потянулась к машинам.
Таня задержалась на несколько секунд, жадно вдыхая сосновый воздух. Уже через час не вздохнешь, не откроешь фортку машины. А уж как въедем в Питер, пожалеешь, что нет акваланга — надеть в салоне, да так и выйти, и поскорее в квартиру, к кондиционеру. Дым, будь он неладен. Остаться бы здесь, с палаткой, на ночь. И хорошо бы вдвоем.
Белые ночи в Питере подходили к завершению. Обычно в эти дни середины лета, когда начинаются
Виной был тот же смог, окончательно заполонивший город. Во вторую половину июня он перестал быть продуктом машинного засилья. Стоило хоть чуть-чуть потянуть носом, чтобы понять: загорелись торфяники, и в Питер потянулся дым. Горели они повсюду, но особенно доставалось северным районам города: слабый ветерок, не способный притянуть дождевые облака, нагонял дым с Карельского перешейка.
По неофициальному противопожарному календарю, такая напасть начиналась с июля. Поэтому областное МЧС зашевелилось не раньше, чем болотные пожары создали несколько фронтов наступления и распространялись, поджигая сосняки. Траншейные экскаваторы создавали рвы, цистерны заливали водой торфяники. Каждый вечер на карте оперативного штаба отмечались побежденные возгорания. Каждое утро воздушная разведка сообщала о новых очагах. И на самый простой подсчет, их было больше, чем удалось победить.
Труд лесного пожарного был и благороден, и неблагодарен. Горожане смотрели в потемневшее небо, принюхивались и приходили к всеобщему выводу, что пожары никто не тушит вообще.
Торжественный прием в честь Дня независимости проходил в цокольном этаже американского консульства. Завсегдатаи события, привыкшие к залам повыше, шутили: не лучше ли было собраться в бункере, если такой есть?
Шутка была в кассу. Хотя помещение считалось убежищем на случай химической атаки, от доставшей всех гари не удавалось отдохнуть и здесь. То ли она находила ходы и щели, то ли проникала на одежде гостей. Завладела она и разговорами, вытеснив политику международную и внутреннюю. Амплитуда дискуссии качалась от оптимизма, мол, в таком-то году было примерно так, до откровенного алармизма: мол, сейчас безветрие, а подует ветерок с горящих торфяников на Питер, вот тогда — катастрофа.
Столь же неофициальной темой номер два был новый полпред. Говорили, правда, не столько о нем, сколько с ним: помещение небольшое, и с чего перешептываться о человеке, если он здесь. Часто темы пересекались: полпреда спрашивали, не может ли он потушить загородные пожары. Столбов отвечал: рад бы, но полномочия у МЧС. Собеседники, и вице-губернаторы, и крупное купечество, и газетные редакторы, не соглашались с ним, тут же вспоминая различные подвиги полпреда. Тот отшучивался: это я так, партизаню по мелочам.
Под конец мероприятия, когда Столбов начал прощаться, его отвлек для разговора сотрудник консульства.
— Джон Смит, помощник культурного атташе, — сказал он.
Столбов тоже представился, протянул визитку, пристально взглянул на мистера Смита.
— Поздравляю вас с началом политической карьеры, — сказал американец на удовлетворительном русском. — Сейчас наш Госдепартамент разрабатывает культурную программу, включающую установку контактов с городами Северо-Запада России. Детали пока уточняются, но на сентябрьском приеме в посольстве вы сможете встретиться с куратором проекта. Надеюсь, вы сможете появиться.