Битва за рай
Шрифт:
— Опять ты врешь, Бепле, — сказал Фрист. — Материя первична. Сначала кнопки, потом уже люди. И вообще, ты говоришь о кнопках так, будто они смогут существовать во Вселенной. Но если бы во вселенной были кнопки, то можно было бы выключить солнце. А солнце выключить нельзя!
Бепле отряхнул брюки.
— Вот так мы и живем, словно в дурачка играем — у кого сколько королей в колоде, у кого сколько тузов?
— Как с дураками бороться? — Фрист развернул в руке карты. — Ходи, Бепле.
— Бороться-то мы научились. Умеем создавать обстановку нетерпимости,
— А я не люблю нашу фирму. — Сказал Буко. — Она вовсе не вещь в себе, а одно из течений нашей жизни, когда люди не только не уважают друг друга, но и не хотят друг друга понимать и замечать даже. Наша фирма — Caput mortuum [4] , из которой вывелся новый вид существа — человек искусственный. Искусственный человек создает себе искусственный мир, и одежда у него искусственная, и душа, и мысли. И вся его искусственная жизнь насыщена такими же искусственными проблемами.
4
Мертвая голова (лат.) — оставшиеся в тигле и бесполезные для дальнейших опытов продукты производимых алхимиками реакций; в переносном смысле — нечто мертвое, лишенное живого содержания и смысла.
Фрист усмехнулся.
— Буко, как можно говорить о жизни всякий вздор так, будто жизнь не ограничена стенами Homunculus’a, а может существовать еще где-то и как-то? Каких-то птиц придумал, небо голубое… — на лице Фриста выразилось отвращение. — Иди в отдел, там тебе Цицарь уже кнопки нашел.
В бюро по-прежнему было шумно от народа. В позолоченном окне висел кусок оранжевого неба. Цицарь хмуро тер шею.
— Выключателей нету. Есть переключатели — переключать с одного на другое. Давай попробуем заменить. В принципе какая разница?
Буко покачал головой.
— Ты подумай, может, можно, а? — с надеждой спросил Цицарь.
— Они не мощные.
— А выключателей нету, — Цицарь спрятал виноватый взгляд. — Понимаешь, не запланировали…
За ближайшим к агрегату столом сидел Шикс, оплывший, как слизень, и молчаливый. Он все делал плохо, и поэтому ему никогда ничего не поручали. Он сидел весь такой выключенный из жизни.
— А у меня есть кнопка, — негромко сказал Шикс.
— Кнопка? — Буко не поверил своим ушам.
— Да, кнопка, — повторил Шикс и выложил на стол выключатель кнопочного типа.
Цицарь на радостях расцеловал Шикса и побежал к начальству. Буко за полминуты поставил выключатель на место. Теперь машину можно было запускать. И он включил «пуск». Машина дрогнула и начала набирать обороты. В бюро даже разговоры стихли: все завороженно смотрели на агрегат.
— Что ж ты молчал насчет кнопки? — улыбнулся Буко.
— Так она неисправная, — в ответ улыбнулся Шикс.
— Неисправная кнопка?
У Буко вытянулось лицо. Он бросился к агрегату, пытаясь его остановить. Он давил
Буко понял, что в фирме не могло быть кнопок. Потому что их не имели люди.
— Куда тебя несет? Остановись!
Принципиальный человек в ответ только ухмыляется. Кнопки ему не нужны. Ведь он собой не управляет — им управляют принципы. Мысль рождает мысль, в искусственном человеке просыпаются силы, приводят его в движение, и в пробирке поднимается буря. Неуправляемость — вот принцип фирмы, на котором она была построена и существовала, запущенная раз и навсегда. Буко, как же ты искал в этом мире то, чего в нем не могло быть принципиально?
Пространство сжималось все туже. Последнее, что видел Буко, — в бюро, размахивая руками, вбежал маленький Цицарь. Фирму тряхнуло и бросило в прошлое, туда, откуда она начиналась.
А в Лике ничего не изменилось. Сплошь стояли двухэтажные особняки с флюгерами на крышах, по зеленым улицам проезжали велоколяски. Здесь люди управляли своими идеями и принципами. И по-прежнему в Лике не было ни небоскребов, ни землетрясений, ни бедности.
Остерн
Черная «Волга» развернулась перед изящно вогнутым, приподнятым на сваях зданием администрации Новокузнецка.
— Американцы прибыли, — пропел селектор.
— Самовар в мой кабинет, — распорядился Дронов и потер руки: приключения сами пожаловали…
Из-за большой двери появилось пятеро бледнолицых и встречавший гостей в аэропорту розовощекий личный шофер Дронова Гусев.
— Здравствуйте, господин мэр, — за всех приветствовал Дронова человек в расцвете сил с тонкими усиками, видимо, главный из группы прибывших.
— Конечно, ждали, — радушно улыбнулся Дронов, широким жестом приглашая гостей к столу.
— Я Пол Гром, режиссер и сценарист из Голливуда, — представился усатый, одетый в дорогой костюм с иголочки и с бабочкой. — Это — Майкл Пол, мой продюсер, — указал он на долговязого флегматичного человека в дешевом, но строгом костюме, при галстуке. — А это Бернар Джем, оператор, который снимает фильм, по поводу чего мы к вам и приехали. — Оператор был одет в полуспортивную, полупляжную курточку и штанишки, и жевал резинку. — А это Пол Гром кивнул на угрюмого человека в летном комбинезоне, — режиссер и оператор документального кино Дэйв Сведензналли. В некотором роде мой оппонент. Он приехал вместе с нами, но с другой целью, о которой он сам расскажет.
Пол Гром говорил по-русски, с трудом подбирая слова, и, когда не находил их, догадливая переводчица подсказывала. Поэтому переводчицу представили скромно: мисс Маргарет Холлс.
Секретарша внесла чашки и сахарницу на подносе. И вытолкала шофера Гусева вон.
— Как вам впечатления о Сибири? — учтиво спросил гостей Дронов.
— Между городами много неухоженной земли, — сказал Пол Гром. — Мы видели: мы ехали поездом с Урала до Новосибирска.
— Это вы про Барабинские степи?