Битва за Рим
Шрифт:
Скавр судорожно проглотил слюну, но заставил себя продолжить учтивую беседу.
– Не в этом году, Луций Корнелий, – мягко произнес он. – На следующий год, годом позже… Сейчас тебе следует покинуть Рим.
– Марк Эмилий, я не совершил ничего предосудительного! – Нет, совершил, Сулла! Предосудительно то, что ты делаешь сейчас, ты топчешь его гордость! – Минуло уже три года с тех пор, как я достиг возраста, когда могу претендовать на должность претора, мое время истекает. Я выдвину свою кандидатуру в этом году, значит я должен оставаться в Риме.
– Прошу тебя пересмотреть это решение, – произнес Скавр, вставая.
– Не могу, Марк Эмилий.
– Если
– Повторяю, Марк Эмилий: я опечален происшедшим. Но я просто обязан остаться в Риме и добиваться преторской должности, – молвил Сулла.
Вот как обернулось дело. Оскорбленный и в auctoritas, и в dignitas, принцепс сената Марк Эмилий Скавр обладал достаточным влиянием, чтобы воспрепятствовать избранию Суллы. В списке фигурировали мелкие людишки, сплошь ничтожества, посредственности, дурачье. Что не помешало им стать преторами.
Публий Рутилий Руф узнал об истинном положении дел от Аврелии, своей племянницы. И, в свою очередь, пересказал историю Гаю Марию. То, что принцепс сената Скавр воспрепятствовал избранию Суллы, ни для кого не было секретом; но о причинах догадывались немногие. Поговаривали, правда, что виной всему было увлечение Далматики, однако после жарких дебатов общее мнение склонилось к тому, что это объяснение слишком поверхностно. Сам Скавр представлял дело так, будто он дал жене достаточно времени одуматься, а потом поговорил с ней (по его словам, обходительно, но с должной твердостью), из чего опять же не делал тайны ни от своих друзей, ни на Форуме.
– Бедняжка, этого следовало ожидать, – сочувственно делился он с каким-нибудь сенатором, убедившись, что его слышат и те, что прохаживаются неподалеку. – Я, правда, мог надеяться, что она выберет кого-нибудь другого, а не беспомощную креатуру Гая Мария, но, увы… Впрочем, готов признать: внешне он довольно привлекателен.
Проделано все было мастерски: завсегдатаи Форума и члены сената решили, что истинная причина неприятия Скавром кандидатуры Суллы заключается в известной всем и каждому связи между Суллой и Гаем Марием. Ведь карьера Гая Мария, шесть раз избиравшегося консулом, клонилась к закату. Его лучшие дни остались в прошлом, и он не мог заручиться достаточным количеством голосов, чтобы получить цензорскую должность. Это означало, что Гай Марий, прозванный Третьим Основателем Рима, никогда не сравняется с самыми выдающимися консулярами, которые все без исключения становились цензорами. Карта Гая Мария была бита, он слыл скорее любопытным экспонатом, нежели реальной угрозой, человеком, которого поддерживает разве что третий класс.
Рутилий Руф налил себе еще вина.
– Ты действительно намереваешься отправиться в Пессинунт? – спросил он Мария.
– Почему бы и нет?
– Как – почему? Я бы еще понял, если бы речь шла о Дельфах, Олимпии, даже Додоне. Но Пессинунт? Это же где-то в центре Анатолии, во Фригии! Самая настоящая дыра, дикая и полная суеверий! Ни капли благородного вина, ни одной пристойной дороги – только тропы для вьючных ослов! Сплошь грубые пастухи, галатийские дикари! Ну, Гай Марий! Уж не Баттакеса ли ты собрался лицезреть – в его расшитой золотом мантии и с драгоценными камнями в бороде? Так вызови его опять в Рим! Уверен, он будет рад возможности продолжить знакомство с нашими матронами – некоторые
Марий и Сулла начали смеяться задолго до того, как Рутилий Руф закончил свою пламенную речь; напряженная обстановка этого вечера неожиданно рассеялась, и они снова почувствовали себя вполне свободно в обществе друг друга.
– Ты хочешь взглянуть на царя Митридата, – произнес Сулла, и это был не вопрос, а утверждение.
У обоих его собеседников взлетели вверх брови. Марий хмыкнул:
– Что за невероятное предположение? Откуда у тебя такая мысль, Луций Корнелий?
– Просто я хорошо тебя знаю, Гай Марий. Для тебя не существует ничего святого. Единственный обет, который я от тебя слышал, заключался в обещании надрать легионерам задницы; военным трибунам ты тоже давал такой обет. Есть лишь одна причина, которая побудила бы тебя тащиться в анатолийскую глушь, невзирая на тучность и дряхлость: ты хочешь своими глазами посмотреть, что творится в Каппадокии, и выяснить, насколько в этом замешан царь Митридат.
Говоря это, Сулла улыбался такой счастливой улыбкой, какая не озаряла его лицо уже многие месяцы.
Марий в изумлении повернулся к Рутилию Руфу:
– Надеюсь, не все могут читать мои мысли, как Луций Корнелий!
Пришел черед Рутилия Руфа расплыться в улыбке.
– Сомневаюсь, что кто-то еще мог бы разгадать даже часть твоих намерений. А я-то поверил тебе, старый безбожник!
Голова Мария помимо его воли (во всяком случае, так показалось Рутилию Руфу) повернулась в сторону Суллы, и они снова принялись обсуждать вопросы высокой стратегии.
– Беда в том, что наши осведомители крайне ненадежны, – с жаром принялся объяснять Марий. – Ну скажи, кто из стоящих людей бывал в тех краях за последние годы? Выскочки, мечтающие стать преторами, среди которых я никому не доверил бы написать подробный доклад. Что мы, собственно, знаем?
– Очень мало, – ответил ему увлекшийся Сулла. – С запада в Галатию несколько раз вторгался царь Вифинии Никомед, с востока – Митридат. Несколько лет назад старикан Никомед женился на матери малолетнего царя Каппадокии, – по-моему, она состояла при сыне регентшей. Благодаря этому браку Никомед стал именоваться царем Каппадокии.
– Стал-то он стал, – подхватил Марий, – но, полагаю, очень огорчился, когда Митридат приказал убить ее и посадить на трон мальчишку. – Он тихонько засмеялся. – Не видать Никомеду Каппадокии! Не понимаю, как он мог вообразить, что ему сойдет это с рук, тем более что убитая царица приходилась Митридату сестрой!
– Ее сын правит страной до сих пор, именуясь – о, у них такие чудные имена! – кажется, Ариаратом? – спросил Сулла.
– Точнее, Ариаратом Седьмым, – молвил Марий.
– Что же там, по-твоему, происходит на самом деле? – не отставал Сулла, заинтригованный очевидной осведомленностью Мария в запутанных родственных отношениях восточных властителей.
– Обычные трения между Никомедом Вифинским и Митридатом Понтийским. Больше наверняка я ничего не знаю, но сдается, молодой царь Митридат – занятный субъект. Мне и впрямь хочется с ним повидаться. В конце концов, Луций Корнелий, ему немногим более тридцати, а он уже существенно расширил свое царство, раньше он правил только Понтом, а теперь его владения включают лучшие земли вокруг Эвксинского моря. У меня мурашки бегут по коже. Я предвижу, что он станет угрозой интересам Рима.
Решив, что настало время и ему сказать свое слово, Публий Рутилий Руф с громким стуком поставил свой кубок на стол и, когда беседующие подняли на него глаза, произнес: