Битые козыри
Шрифт:
— Это похоже на ту работу, которую ты проделываешь с анализом мозговых структур, — сказал Лайт.
— И такая же бесконечная, — добавил Милз. Вывод был горьким, но Минерва не считала нужным подслащивать его утешениями. Она молчала.
— Мин, — проникновенно, как к живому существу, обратился к ней Милз. — Ты права. Даже слово «время» для тебя и для нас имеет разные значения. Для тебя время — вечность. Для нас — конкретные отрезки — дни, месяцы, годы, — которые ограничивают нашу жизнь, определяют успех или провал всей нашей работы. Мне стало ясно, что мы не дождемся от тебя свободного чтения любых мыслей любых людей при любых
— Такая поправка к заданию значительно его упрощает, — согласилась Минерва. — Голограмм этих трех человек у нас накопилось достаточно, и я не медленно займусь их анализом.
— Ну и прекрасно! — обрадовался Милз.
6
Арт Зюдер давно отвык от многолюдья. В лаборатории его окружали ДМ. Хотя рабочая неделя была строго ограничена законом, ему не могли запретить трудиться дома. Только в угоду Лиз он иногда участвовал в шумных телесборищах под разными названиями: балы, свадьбы, приемы. Личные телекомнаты позволяли присутствовать где угодно и общаться с кем угодно, не покидая своего жилища.
Как и всякое прогрессивное новшество, телеобщение вызвало противодействие консервативных элементов, выступавших под лозунгами: «Долой теледурман!», «Назад к рукопожатию!», «За осязание!». Они восстанавливали древние обычаи личных встреч с объятиями, поцелуями, похлопыванием по плечу или по коленке. Они собирались по нескольку человек в одном помещении, начисто лишенном каких-либо средств связи, и просто беседовали, спорили, смеялись. Такое времяпровождение, откровенно заимствованное из старых фильмов и книг, казалось порядочным людям диким и несуразным.
Теперь, отлученный и от лаборатории и от своей квартиры, Зюдер чувствовал себя затерянным среди миллиардов своих соотечественников. Уверенный, что все торчат в телекомнатах или сидят наедине с игральными автоматами, он был поражен при виде людских потоков, омывавших его днем и ночью, на любом клочке земли. Даже все отдаленные острова, куда ему приходилось залетать, и вершины потухших вулканов, и глубины океанского шельфа кишели людьми.
Лиз сбежала так стремительно, что Зюдер не успел поделиться с ней той, не очень большой суммой наличных денег, которые предусмотрительно приберег на неизбежный черный день. Это позволило ему некоторое время быть независимым от ночлежек корпорации. Он облетел и объехал на своей «Пантере», успевшей, конечно, устареть, все три города, на которые условно была разбита страна. Каждый из них раскинулся от одного океана до другого и имел свое название: Север, Центр, Юг.
Улицы городов тянулись на тысячи километров. Старые административные центры слились в грандиозные мегаполисы, которые подмяли горы, заковали в камень пастбища и леса, загнали в трубы водопады и засыпали отходами каньоны. Только как географическое пособие и напоминание о прошлом, когда человек безумно транжирил землю, отдавая ее животным и растениям, сохранились полосы заповедных ландшафтов, отделявших один город от другого. Через них были переброшены магнитные тоннели, по которым на высоте 15— 20 километров мчались машины навстречу восходящему или вслед заходящему солнцу.
В одну из таких поездок
Помимо трех городов, заселенных добропорядочными и предприимчивыми людьми, сохранились еще поместья сверхбогачей с настоящими лесами, холмами и охотничьими угодьями. Охранять эти частные владения от вторжения двуногих становилось все труднее. Пришлось окружить их трехслойной лучевой завесой, предназначенной для предупреждения, защиты и наказания. Преступное желание поваляться на частной травке и подышать частным воздухом пресекалось самым решительным образом.
Для граждан, не имеющих постоянных жилищ, были отведены зоны кочевья. Полная некредитоспособность отучила кочевников от оседлой жизни. Они беспечно пересекали страну из конца в конец, попутно пользуясь благами цивилизации.
На перекрестках дорог и улиц были установлены автоматы «общественного благоденствия», наглядно иллюстрировавшие безмерно высокий уровень жизни в «последнем бастионе демократии». Даже лишенный пособия мог, нажав рычаг, получить бесплатную тарелку высококалорийных синтетических бобов и стакан оптимидина — хитроумной смеси, поднимавшей настроение, укрощавшей неуместные страсти и вызывавшей на лице оскал радостной улыбки.
Во избежание вредного обжорства каждый автомат был оснащен аппаратурой, запоминавшей внешний облик едока. Полученное изображение мгновенно рассылалось по всей сети, и если бы отобедавший субъект вздумал получить вторую порцию в каком-нибудь другом автомате, его ждало разочарование — вместо тарелки и стакана выдвигалось нечто вроде электронного кукиша. Срок вычисленного учеными и полезного для здоровья запрета был определен в шесть часов сорок семь минут. После такого промежутка проголодавшийся бездельник мог со спокойной совестью и уверенностью в успехе снова нажать на рычаг.
Так в новых условиях решалась старая проблема, суть которой в переводе на житейский язык сводилась к следующему: как небольшой ценой искупить большие грехи. Еще много веков назад власть имущие открыли простую истину — человек, лишенный крова, подходящего заполнителя в желудке и зрелищ, становится опасным для окружающих его благонамеренных людей. И решение проблемы было намечено тогда же. Уже в те далекие времена имущие не выбрасывали на помойку объедки со своего стола, а делились с неимущими. Получался двойной выигрыш: неразумные голодные мысли гасились временной сытостью, а души благотворителей обретали пропуск в райские кущи.
Все, что Зюдер видел во время своего бесцельного шатания по стране, отвлекло и от научных проблем, и от тревоги за свое будущее. Все больше занимали его новые мысли, навеянные старыми книгами. Все чаще вспоминал он годы, когда увлекался идеями Лайта и дружил с Милзом. Вдруг возникали вопросы, которые всегда назывались наивными, потому что никто не мог на них ответить.
Зюдер старался понять, что движет этими несметными толпами, к какой цели они стремятся, преодолевая пространство с нараставшими скоростями. Он беседовал с людьми в стратосферных мотелях и в придорожных кюветах, выложенных губчатым полимером. Он теснился в людских скопищах, переносимых движущимися тротуарами, и бродил по немногим «улицам тишины», где за высокую плату можно было ходить по неподвижной земле и не слышать ни грохота, ни воплей, заглушаемых специальными установками.