Бижутерия
Шрифт:
— Приятный вечер. Я отошел после встречи с Пшорном и Браунами. — Уатт наклонился и легко коснулся губами ее губ. — Утром, когда проснетесь, позвоните, мы решим, что делать.
— Хорошо. Спасибо за ужин, мистер Макнил.
— Мадлен, я хочу, чтобы вы называли меня Уаттом.
— Ладно… Уатт.
— Вот так-то лучше. — Он посмотрел на нее долгим взглядом, повернулся и направился к себе.
Мадлен поняла, что тем вечером между ними что-то произошло. Они превратились из отца и подружки дочери в друзей. Или в кого-нибудь еще.
Она уже не чувствовала себя так свободно, как прежде.
С Уаттом…
Могло произойти все, что угодно.
Глава 8
Выходные с Уаттом закончились невинно. Ничего не произошло. Хотя Мадлен уловила скрытые импульсы: Макнил даже упомянул, что его брак с Элизабет не таков, каким кажется на первый взгляд. Мадлен старательно обходила эту тему.
Уатт Макнил был привлекательным, импозантным мужчиной, и она чувствовала себя хорошо в его обществе. Но дальше решила не заходить. И на будущее зареклась принимать предложения на ночь.
Если признаться честно, она скучала по Хэдли. Его связь с роковой женщиной Лидией продолжалась, хотя как-то в безликой записке он черканул, что «они останутся друзьями». В обмен Мадлен отправила ему забавные вырезки из немецких журналов с анекдотами о преподавателях и ученицах. Она хотела представить все в юмористическом ключе, потому что в душе считала, что их разрыв к лучшему.
Она чувствовала себя опустошенной: всего после нескольких коротких месяцев у нее украли любовь. Она то ненавидела Хэдли, этакого сукина сына, то тосковала по нему. И с головой окуналась в занятия, только чтобы не маяться и не мечтать, что он вернется к ней опять.
На рождественские каникулы Мадлен пригласила новая подруга-голландка, и девушка отправилась в Нидерланды в общину пацифистов. Там ее окружали доброжелательные люди, двадцать из которых постоянно жили на общинной ферме. Мадлен с новообретенными приятелями составили еще восемь, но никто не возражал. Многие из них говорили по-английски и были рады потренироваться с американкой.
В первый раз после приезда в Европу Мадлен покинуло напряжение. Все дни были заполнены бурной деятельностью. На деревенской кухне старинного каменного фермерского дома она даже помогала готовить сыр и хлебцы, которые они продавали в Роттердаме, чтобы поддержать жизнь коммуны. Молодой человек по имени Лео научил ее доить корову и был очень удивлен, что она не овладела этим искусством в Колорадо. А в качестве американского взноса в праздник на Рождество Мадлен пекла яблочные пироги.
Но по вечерам, свернувшись на раскладушке в продуваемом сквозняками амбаре, где спали коммунары, она гнала от себя мысли о Хэдли. Иногда, несмотря на усталость после дневных забот, так и не могла сомкнуть глаз. Однако в конце концов научилась ни о чем не думать и засыпать, сосредоточившись на одном дыхании. Ровно вдыхала и выдыхала и не позволяла посторонним мыслям проникать в мозг. И тогда через некоторое время забывалась. И чем больше она тренировалась, тем быстрее удавалось заснуть.
Вернувшись в Пфорцхайм, Мадлен ощутила гордость, что справилась с такой серьезной задачей. Хоть и с сожалением, она смирилась с тем, что произошло. Хэдли навсегда ушел из ее жизни.
В
— Единственное преимущество, — смеялся он, — что могу проведать тебя и доложить Анне.
— Очень хотела бы ее увидеть, — отвечала Мадлен. — Ребенок должен родиться в конце месяца. Он уже вырастет, когда мы встретимся.
— Не беспокойся, — улыбался Уатт. — Уверяю тебя, летом он все еще будет и выглядеть, и вести себя как ребенок.
Мадлен положила вилку.
— Летом я не приеду. Я хорошо справляюсь. И если не прервусь и буду работать дальше, то в начале следующего учебного года сумею начать дизайн. — Мадлен помолчала. — А если откровенно, мне нечего делать в Нью-Йорке. У вас я не могу остановиться из-за Хэдли. А Анна вся в ремонте и ребенке. Только буду путаться под ногами.
— Понимаю, — кивнул Уатт. — Но какие бы у вас ни были отношения с Хэдли, ты всегда желанный гость в нашем доме. Наверное, мне надо с ним поговорить.
— Ни в коем случае! — вспыхнула девушка. — Между нами все кончено. Раз и навсегда!
— Хорошо. — Он сжал ее руку. — Скажи, сколько тебе потребуется денег на летние курсы, и я обо всем позабочусь.
— Спасибо, — благодарно улыбнулась Мадлен. — Я верну вам все до цента.
— Я знаю. Но только после того, как станешь знаменитой.
— Вы такой милый! Что бы я без вас делала?
— Незачем об этом думать. Я в твоем распоряжении.
Зимний семестр показался Мадлен легче, особенно после того, как она стала свободно говорить по-немецки. И привыкла к дисциплине. Все задания необходимо было выполнять в точности. Никаких «почти» не признавалось. Часто это приводило в отчаяние, но девушка старалась изо всех сил. Научиться отмеривать и резать до восьмой доли миллиметра с самого начала казалось невероятным. Однако теперь она понемногу овладевала этим искусством. Ее воодушевляло стремление к совершенству, которого добивались студенты и требовали преподаватели. И сознание того, что, вернувшись из Пфорцхайма, она станет одной из лучших в своей области.
Преподаватели в институте были настоящими надсмотрщиками. Непревзойденные асы своего дела, они держались со студентами отчужденно, но всегда были готовы прийти на помощь. Правда, персонально заниматься с каждым у них не хватало времени. Работы было много, и они относились к подопечным с невероятной требовательностью.
Технический курс Мадлен заключался в резке и пайке металлов с абсолютной точностью. Ее учили резать и соединять детали. При этом любая линия должна была оставаться идеально прямой. А детали точно соответствовать размерам по высоте, широте и глубине. Стоило ошибиться на ничтожную долю миллиметра, и приходилось повторять задание.