Black & Red
Шрифт:
– Сырость одна в этом Лондоне, лучше бы на море махнули – позагорали бы, покупались.
– Мы в Париж хотели, а не на море. Только Лондон все равно лучше. Я его часто вспоминаю. Ты бы хотел там жить?
– В Лондоне?
– Я бы, наверное, хотела, и совсем не потому, что Москву не люблю или из страны решила бы свалить. Просто… не знаю, мне там так было хорошо с тобой… очень хорошо. И я хотела бы, чтобы так было всегда, чтобы ты был здоров…
– Я здоров. Ну-ка иди сюда, – Ермаков легко, как пушинку, поднял жену со стула. – Мускулы какие, ну-ка потрогай.
– Чай прольешь!
Он ее пухлой
– А пресс проверь.
– Пресс как броня.
– Ну а здесь?
– Здесь тоже, – она смутилась, вспыхнула. – Тут все совершенно замечательно. Так замечательно, что…
– Что опять не так?
– Что я иногда думаю: как ты вообще на меня внимание обратил? На меня если кто внимание обращал – в институте, на работе, – все были какие-то… ну, в общем, серость сплошная, рядовые товарищи.
– А я выдающийся товарищ?
– Да, – Женя заглянула ему в глаза. – Ты не рядовой… но иногда мне кажется, что ты гость здесь, ну здесь, – она обвела рукой кухню, – где я.
– Я же сказал тебе, что из Питера уезжать не хотел. И уехал только ради тебя.
– А ЭТО с тобой в Питере случалось?
– Что ЭТО?
– Ну… то, что ты вспомнил там, в музее, что тебя напугало.
– Напугало? По-твоему, я струсил?
– Ты только не кричи.
– Да это ты во всем виновата, ты потащила меня на выставку этого римского гомика!
– Женечка, я…
– Еще почти двадцать пять фунтов за этого педераста мраморного выложили!
– Женя, успокойся.
– Да спокоен я.
– Знаешь, если этот психотерапевт пропишет какие-то таблетки, лекарства, – после паузы сказала Женя, – ты, пожалуйста, далеко его не посылай, а возьми рецепт.
– Что еще хорошего скажешь? Приятного мужу?
– Я тебя люблю.
– Все?
– Все.
Ермаков прошелся по маленькой кухне.
– Собирайся и поехали в «Ашан», – сказал он.
– Правда? А как же твой автосервис?
– Потом, успею. Я все успею, ты не беспокойся.
А в это же время или, может, чуть позже Оксана Жуковская вышла из ворот школы, располагавшейся на Малой Полянке. Эта старая московская школа с некоторых пор имела статус гимназии, славилась на всю столицу своими преподавателями и организацией учебного процесса. Именно сюда Оксана Жуковская мечтала перевести в наступающем учебном году дочь. Владимир Жуковский пока ничего об этих планах жены не знал. Идею насчет гимназии подсказал Оксане его брат Алексей Жуковский еще в середине лета. По его мнению, это было достойное учебное заведение. И хотя он всего лишь упомянул гимназию в простом телефонном разговоре с женой брата, Оксана отправилась на прием к директору гимназии именно как «родственница Алексея Жуковского» – того самого, которого вся страна видела по телевизору на совещании у президента в Кремле.
Может быть, по этой самой причине с переводом дочери не возникло никаких препятствий. Оксана заполнила все необходимые документы, побеседовала с директрисой – дамой строгой, но приятной во всех отношениях, прошлась по школьным этажам, осматривая коридоры и классы, заглянула в туалет.
Прекрасное настроение в последнее время было у нее нечасто. И виноват в этом, по мнению Оксаны, был ее муж Владимир Жуковский. Взять хотя бы вчерашний вечер, когда она решила дождаться его в Калашном переулке после сеанса у психотерапевта. Он подумал, что она караулит его, контролирует. Устроил ей скандал. По дороге домой в машине скандал дошел до своего пика. «Да катись ты к черту! Мне надоело давать отчет, что я делаю, чем занимаюсь на работе, куда хожу, сколько зарабатываю, посещаю ли сеансы этого чертова Деметриоса! – кричал Жуковский, остановившись на светофоре. – Убирайся к черту, слышишь?» До дома было уже недалеко, они почти приехали. И Оксана решила показать характер, он не смел ее вот так безнаказанно, беспардонно оскорблять. Она вышла из машины, хлопнула дверью. А он даже не остановил ее – газанул с места.
Вернулся он домой очень поздно, Оксана услышала это сквозь сон. В спальне пахло перегаром, наутро Жуковский был угрюм. И все же, уходя, буркнул пристыженно:
– Прости, Ксюха, вчера я…
– Где тебя носило так долго? – спросила его Оксана.
Жуковский глянул на нее, и в глазах его она прочла: «Где носило? Опять начинается?!» Она промолчала – не буди лиха, как говорится.
Не буди, не буди, не буди лиха…
Лихо – какое оно?
– Добрый день, я могу вас подвезти?
Оксана Жуковская оглянулась. Это к ней обращаются. Из салона припаркованного черного джипа. Она вышла из школьных ворот, поравнялась с этой машиной и…
– Я могу вас подвезти?
– С незнакомыми не разговариваю.
– А мы с вами немного знакомы.
Она остановилась, вгляделась. За рулем сидел тот самый молодой мужчина, с которым ее муж был вчера на общем сеансе у психотерапевта. Имя у него какое-то необычное или прозвище…
– Простите, я…
– Пожалуйста, садитесь, – он вышел из джипа и распахнул перед Оксаной дверь.
– Нет, спасибо, я… пешком, хочу пройтись. Простите, а как вы тут оказались?
Оксана не обратила внимания, но интонация ее вопроса была той же, с которой она обращалась утром к мужу: «Где тебя носило?»
Как вы тут оказались…
– Мог бы сказать, ехал мимо, случайная встреча, – Гай (а это был он) улыбался, – но это не так. Я ждал вас.
– Ждали меня? Зачем?
Он смотрел на нее.
– Смешная шляпка, красная шапочка.
Оксана почувствовала, что в своей красной шляпке, купленной в магазине «Zara» и казавшейся ей такой прикольной, такой молодежной, выглядит нелепо. Напяливать на себя «красную шапочку» в сорок лет…
– Извините, я спешу.
– Тогда тем более я подвезу вас, – он не отступал.
Растерявшись вконец, она залезла в джип. Гай… он сказал, что его зовут Гай, что он сам выбрал себе имя. А она еще что-то лепетала там, в Калашном вчера – Гай Цезарь…
– На работу спешите?
– Да, то есть нет.
– А я подумал, что вы тут работаете – в школе, детей учите.
– Я перевожу в эту гимназию дочку.
– У вас дочь?
– Да.
– Большая?
– Ей одиннадцать лет.