Благие намерения
Шрифт:
– Прекрати!
– хрипло сказал он.
– Ну!
Не сразу, но прекратилось. Да, вот так, оказывается…
"Успокоился?
– с отвращением спросил он себя.
– Утрись и следуй дальше…"
Два месяца… Невероятно. Последний раз он интересовался своими капиталами года три назад, сразу после развода, и у него тогда, помнится, оставалось еще лет десять… Нет-нет, в этом надо разобраться… Ну, работал, конечно. Без роздыха. На износ. "Испепеленные", "Нигромант", "Медь звенящая" - что ни книга, то каторга… И все равно: десять лет за
День был ветреный. Улица представляла собой подобие вытяжной трубы. Рядом с Калогером, шурша по асфальту, полз обрывок газеты, испятнанный клюквенным соком. Казалось, в городе идет продувка: все лишнее, все отслужившее свой срок сметалось в сторону набережной.
И еще знакомые, вспомнил он вдруг. Знакомые, незнакомые, полузнакомые… Пожиратели чужого времени… Ладно, Калогер, хватит. Какие, к дьяволу, десять лет? Давай о том, что есть.
Ну, допустим, два месяца. Дней десять сразу же откинь на квартплату. Жрать тоже что-то надо - еще тридцать дней долой… Нет, двадцать. Хватит с тебя и двадцати. Итого, месяц. А "Слепые поводыри" - это страниц триста как минимум…
У табачного киоска Калогер задержался (испятнанная клюквенным соком газета уползла дальше) и, уплатив полчаса, получил пачку "Жупела" и на десять минут сдачи. Кстати, о куреве. Курево - это еще дня три, не меньше… С чем остаешься, Калогер?
Он добрался до набережной и, расслабленно опустившись на скамью, стал смотреть, как на том берегу бурлят подобно расплавленному олову серебристые тополя.
Подумать только, а ведь есть среди пишущей братии люди, всерьез уверяющие, что зарабатывают времени больше, чем тратят… Врут, собачьи дети! Больше, чем тратишь, не заработаешь. Как ни крути, а рано или поздно время кончается…
Прикуривая, Калогер обратил внимание, что возле гранитной вазы стоит и смотрит на него та самая женщина, с которой он столкнулся у телефона-автомата. Так… Выпученные глаза, намечающийся зобик - видимо, базедова болезнь, а никакой не испуг, как ему показалось вначале. Вялые, равнодушно сложенные губы, нос - клювом. Одета в супермодный балахон, состроченный из цветных клиньев.
"Ну вот и стервятники, - беспомощно подумал он.
– Знакомые, незнакомые, полузнакомые… Почуяли. Последний автограф Калогера… Ах, дьявол, сейчас ведь подойдет!.."
Не сводя с него глаз, женщина двинулась к скамье - осторожно, словно крадучись. Яркое лоскутное оперение встрепано ветром; все, что может бренчать, - бренчит: серьги, браслеты, цепочки. Богема, надо полагать.
– Вы - Калогер?
Голос - хрипловатый, вроде прокуренный. Да, скорее всего, богема. Калогер с трудом разомкнул спекшиеся на ветру губы.
– Чем обязан?
– Спасибо вам за "Медь звенящую".
– Фраза была несомненно подготовлена заранее, не раз отрепетирована и повторена.
"Господи!
– в страхе подумал Калогер.
– И эти два месяца они тоже растащат. Они ничего мне не оставят. По часу, по минутке…"
– А где это вы могли прочесть "Медь
– скрипуче осведомился он.
– Это неважно, - сказала женщина.
– Вы разрешите?
Она присела рядом. Калогер посмотрел на нее с ненавистью.
– "Медь звенящая"!..
– Она говорила, явно волнуясь, и все же речь ее, включая восклицания, звучала предательски заученно.
– Это - прочесть и умереть! Так осмелятся писать лет через десять!..
Голос ее несколько раз сорвался и, надо заметить, превизгливо. Еще и истеричка вдобавок. Лет через десять… Дура ты, дура! Да на кой они мне черт, эти твои десять лет? Это моя беда, несчастье мое - набредать на темы, которые будут разрешены лет через десять.
– Я завидую вам, - сказала она.
– Господи, как я вам завидую! Понимаете, я тоже пробовала писать, и не раз…
Калогер вздрогнул. Распушив оперение, клювастый стервятник смотрел на него немигающими выпуклыми глазами. Нет, рукописи, слава богу, у нее в руках не было. Хотя под таким балахоном можно спрятать все что угодно, в том числе и рукопись.
Женщина поспешно отвела взгляд.
– Я, наверное, проклята, - горестно распустив вялые губы, призналась она ни с того ни с сего.
– Время уходит, уходит… И - ничего. Ни-че-го…
Ветер норовил добросить до Калогера ее обесцвеченные космы, обдавая удушающим запахом духов.
– Вы короче можете?
– процедил он, невольно задержав дыхание.
– Короче… - Словно испытывая его терпение, она замолчала, нацелив свой тонкий с горбинкой клюв куда-то вдаль.
– Значит, так… Короче… В общем, я намерена перевести на ваш счет два года.
Ветер взвизгнул, обрезавшись об острую жесть фонаря, и оборвался. Секунды три было совсем тихо. Тополя за рекой бурлили теперь как бы сами по себе.
Калогер выпрямился.
– Да вы что, девонька, в своем уме?!
– Ну вот… - беспомощно сказала она.
– Я так и знала…
– Что вы знали?
– Голос Калогера стал резок до пронзительности.
– Что вы знали?! За кого же вы меня принимаете, если могли мне предложить…
– Да поймите же!
– чуть ли не заламывая руки, умоляюще перебила она.
– Я все растрачу. Понимаете? Уже растратила!.. Так почему же я не могу спасти хотя бы эти два года?.. Ну хорошо, давайте так: я вам - время, а вы…
– А я?
– Ну, я не знаю… Ну… - Она смешалась окончательно.
– Книгу надпишете…
– С благодарностью за два года?
– бешено щурясь, уточнил он.
– Нет, - поспешно сказала она.
– Нет-нет… То есть…
Запуталась и испуганно умолкла, больше похожая теперь на больного воробья, нежели на стервятника. Ветер гнал по набережной пыль и обрывки бумаги.
– О ч-черт!
– сказал Калогер.
– Да как вам это вообще пришло в голову?
– А!..
– Она раздраженно дернула плечом.
– Сначала у меня пили, потом у знакомых… А потом вдруг такая тоска!.. Жить не хочется…