Благие намерения

Лукина Любовь Александровна

–  Афанасий… - оробев, пролепетал он.
– Но ведь если мы совершим побег, капитан может подумать, что мы пытаемся скрыться… Я… Я запрещаю!..

–  Эх ты!..
– низко, с укоризной прозвучало из лунной выси, глыбастая тень повернулась и ушла в Рязань, косолапо проламывая наст.

В панике Чертослепов разбудил остальных. Электрик Альбастров спросонья моргал криво смерзшимися глазенками и ничего не мог понять. Зато Шерхебель отреагировал мгновенно. Сноровисто распустив зубами сыромятные узы, он принялся

выхватывать что-то из-под снега и совать за пазуху.

–  Товарищ Шерхебель!
– видя такую расторопность, шепотом завопил замдиректора.
– Я призываю вас к порядку! Без санкции капитана…

–  Слушайте, какой капитан?
– огрызнулся через плечо Шерхебель.
– Тут человек сбежал! Вы понимаете, что они нас всех поубивают с утра к своему шайтану?..

–  Матерь Божья Пресвятая Богородица!..
– простонал Шерхебель.

Пошатываясь, они встали на ноги и осмотрелись.

Неподалеку лежала колода, к которой татары привязывали серого верблюда с четырьмя корзинами. Тут же выяснилось, что перед тем, как разбудить замдиректора, Афанасий отвязал верблюда и побил колодой весь татарский караул.

Путь из лагеря был свободен.

Босые, они бежали по лунному вскрикивающему насту, и дыхание их взрывалось в морозном воздухе.

–  Ну и куда теперь?
– с хрустом падая в наст, спросил Альбастров.

–  Товарищи!
– чуть не плача, проговорил Чертослепов.
– Не забывайте, что капитан впоследствии обязательно представит характеристику на каждого из нас. Поэтому в данной ситуации, я считаю, выход у нас один: идти в Рязань и как можно лучше проявить себя там в борьбе с татаро-монгольскими захватчиками.

–  Точно!
– сказал Альбастров и лизнул снег.

–  Вы что, с ума сошли?
– с любопытством спросил Шерхебель.
– Рязань! Ничего себе шуточки! Вы историю учили вообще?

Альбастров вдруг тяжело задышал и, поднявшись с наста, угрожающе двинулся на Шерхебеля.

–  Христа - распял?
– прямо спросил он.

–  Слушайте, прекратите!
– взвизгнул Шерхебель.
– Даже если и распял! Вы лучше посмотрите, что делают ваши родственнички по женской линии! Что они творят с нашей матушкой Россией!

Альбастров, ухваченный за локти Чертослеповым, рвался к Шерхебелю и кричал:

–  Это еще выяснить надо, как мы сюда попали! Небось в Хазарский каганат метил, да промахнулся малость!..

–  Товарищ Альбастров!
– умолял замдиректора.
– Ну нехристь же, ну что с него взять! Ну не поймет он нас с вами!..

На том и расстались. Чертослепов с Альбастровым пошли в Рязань, а куда пошел Шерхебель - сказать трудно. Налетела метель и скрыла все следы.

4

Продираясь сквозь колючую проволоку пурги,

они шли в Рязань. Однако на полпути в электрике Альбастрове вдруг заговорила татарская кровь. И чем ближе к Рязани подходили они, тем громче она говорила. Наконец гитарист-электрик сел на пенек и объявил, что не сдвинется с места, пока его русские и татарские эритроциты не придут к соглашению.

Чертослепов расценил это как измену и, проорав сквозь пургу: "Басурман!..", - пошел в Рязань один. Каким образом он вышел к Суздалю - до сих пор представляется загадкой.

–  Прииде народ, Гедеоном из таратара выпущенный, - во всеуслышание проповедовал он на суздальском торгу.
– Рязань возжег, и с вами то же будет! Лишь объединением всея Руси…

–  Эва! Сказанул!
– возражали ему.
– С кем единиться-то? С рязанцами? Да с ними биться идешь - меча не бери, ремешок бери сыромятный.

–  Братие!
– возопил Чертослепов.
– Не верьте сему! Рязанцы такие же человеки суть, яко мы с вами!

–  Вот сволок!
– изумился проезжавший мимо суздальский воевода и велел, ободрав бесстыжего юродивого кнутом, бросить в подвал и уморить голодом.

Все было исполнено в точности, только вот голодом Чертослепова уморить не успели. Меньше чем через месяц Суздаль действительно постигла судьба Рязани. Победители-татары извлекли сильно исхудавшего замдиректора из-под обломков терема и, ободрав вдругорядь кнутом, вышибли к шайтану из Суздаля.

А электрик Альбастров болтался тем временем, как ведро в проруби. Зов предков накатывал на него то по женской линии, то по мужской, толкая то в Рязань, то из Рязани. Будь у электрика хоть какие-нибудь средства, он бы от такой жизни немедленно запил.

И средства, конечно, нашлись. На опушке леса он подобрал брошенный каким-то беженцем гусли и перестроил их на шестиструнку. С этого момента на память Альбастрова полагаться уже нельзя. Где был, что делал?.. Говорят, шастал по княжеству, пел жалостливо по-русски и воинственно по-татарски. Русские за это поили медом, татары - айраном.

А через неделю пришла к нему белая горячка в ржавой, лопнувшей под мышками кольчуге и с тяжеленной палицей в руках.

–  Сидишь?
– грозно спросила она.
– На гусельках играешь?

–  Афанасий… - расслабленно улыбаясь, молвил опустившийся электрик.
– Друг…

–  Друг, да не вдруг, - сурово отвечал Афанасий Филимошин, ибо это был он.
– Вставай, пошли в Рязань!

–  Ребята… - Надо полагать, Афанасий в глазах Альбастрова раздвоился как минимум.
– Ну не могу я в Рязань… Афанасий, скажи им…

–  А вот скажет тебе моя палица железная!
– снова собираясь воедино, рек Афанасий, и электрик, мгновенно протрезвев, встал и пошел, куда велено.