Благими намерениями

Замковой Алексей Владимирович

— И что за дело? — все еще раздумывая над предложенным выбором, рассеянно спросил я.

— Ровенское подполье за убийство пятнадцати тысяч евреев и многие другие преступления приговорило к смерти фашистского гауляйтера Эриха Коха.

— Вы хотите сказать… — Когда до меня дошел смысл сказанного, потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. — Вы предлагаете нам убить Коха?

— Александр говорил, вы все равно хотели напасть на какую-нибудь важную птицу. — Абсолютно спокойно Свирид кивнул. — Ваша задумка с захватом заложника — это авантюра и самоубийство. А вот если убить кого-то из фашистского руководства…

— Положим, идея захватить Коха в заложники — это только идея, — перебил его я. — На

самом деле я рассматривал это только как один из вариантов. И не обязательно именно Коха.

— Вы только подумайте, — продолжил уговаривать меня Свирид, — какой это произведет эффект с политической точки зрения! В самом немецком тылу, в глубине оккупированной территории, прямо в столице рейхскомиссариата убивают фашистского чиновника, назначенного правителем всей Украины!

— Это — да. Шуму будет много, — согласился я. — И у вас уже есть план, как провернуть это дело?

— Плана нет, — честно признался Свирид.

— То есть вы приговорили Коха, но, как привести приговор в исполнение, еще не думали? — улыбнулся я. — И уже хотите, чтобы мы согласились исполнить приговор?

— Будет план! — уверенно заявил мой собеседник. Для пущей значимости он даже хлопнул ладонью по колену. — А к вам мы обратились с этим предложением потому, шо нападение на Коха можно организовать, только когда он покинет Ровно. В самом городе к нему подобраться невозможно. А за городом… — он пожал плечами, — у наших людей нет такого опыта, как у вас.

— Ладно. — Я почесал затылок. — Давайте подумаем, как можно организовать убийство Коха, а потом уже поговорим о нашем участии.

Обсуждение продлилось до самого полудня. Вначале это был просто перебор вариантов, потом, когда я, к удовлетворению Свирида, увлекся, — разработка практически полноценного плана операции. «Практически» — потому, что, не осмотрев места предстоящих действий в натуре, серьезно что-то планировать было бы глупо. А так… Началось все с того, что Свирид выложил всю информацию о Кохе, которой обладало подполье.

Во второй половине октября немцы в городе как-то уж слишком засуетились. Были значительно усилены патрули, участились обыски, аресты и расстрелы, удвоило свои усилия гестапо… Дошло до того, что в конце месяца немцы полностью перекрыли все въезды и выезды из Ровно и покинуть город без специальных документов стало просто невозможно. Причина такой буйной деятельности оккупантов быстро выяснилась: в конце октября в Ровно прибыл некий Эрих Кох. Практически сразу же население города узнало и еще одну новость — на оккупированной территории Украины, исключая некоторые западные области и включая кое-какие восточные, еще даже не захваченные противником земли, фашисты организовали новое административное образование — рейхскомиссариат «Украина», правителем — рейхскомиссаром и гауляйтером — которого и был назначен Кох. Почему столицей Украины был объявлен именно Ровно, подпольщики не знали. Единственное, чем они объясняли это, — тем, что город, в отличие от Киева, находится на сравнительно безопасном расстоянии от Киева.

Самолет с новоявленным рейхскомиссаром приземлился на спешно организованном аэродроме неподалеку от города ночью. Вскоре весь город был разбужен кортежем нового правителя. По словам Свирида, там было на что посмотреть. Кох даже с учетом того, что передвигался по оккупированной территории, с охраной явно переусердствовал. Рота мотоциклистов, танкетки, кавалькада легковых авто… Словно в город вошла новая воинская часть, а не кортеж высокопоставленного чиновника. Где уж там, подумалось мне, жалким кортежам в полсотни машин чиновников моего времени! Куда уж до этого километровым пробкам, ожидающим проезда такой птицы! Здесь, товарищи, все гораздо круче! Запереть на несколько дней весь совсем немаленький город и взять себе в сопровождение целое подразделение!

С прибытием гауляйтера

к месту службы в Ровно начались перемены. Во-первых, это я слышал еще от Жучкова, освобожденного недавно у Сосенок, немцы ударными темпами принялись восстанавливать город. Видимо, тонкой натуре Коха претил вид разрушений. Поврежденные во время боевых действий здания стали спешно восстанавливать руками военнопленных из находившихся неподалеку от Ровно лагерей. Именно от военнопленных, с которыми подпольщикам удалось установить связь, наружу вышла информация о готовящемся преступлении. Дело в том, что немцы, хоть и издевались над военнопленными — вплоть до убийств, смеха ради, — сквозь пальцы смотрели на то, что некоторые сердобольные жители (в основном — женщины, так как мужчины не рисковали подходить близко к военнопленным, зная о случаях, когда немцы, хохоча, заталкивали городских жителей в колонну военнопленных и, кроме ворот лагеря, другого пути у них после того не было) передавали изможденным до крайней степени военнопленным еду. Вот одной из таких женщин, кстати сотрудничающей с подпольем, один из военнопленных и изловчился передать записку, в которой говорилось о том, что недавно у Сосенок их заставили рыть большие траншеи. Когда информацию из записки сопоставили с другой — случайно оброненными словами полицая о какой-то операции, готовящейся против евреев (как он выразился — тех, что «с желтыми тряпками на спинах»), головоломка начала складываться. Однако до конца никто поверить в происходящее тогда еще не мог. Слишком уж дико это — уничтожение ни в чем не повинных людей. Да, здесь еще лишь слышали о зверствах, творимых немцами на давно захваченных землях, и «делили на два», не в силах поверить в такое. На свою погибель, не поверили, приняв это за провокацию, и сами евреи, которых подпольщики попытались предупредить. А потом… Через несколько дней по городу были расклеены объявления, в которых евреям из гетто, независимо от пола, возраста и места работы, предписывалось явиться на городскую площадь. Впрочем, не ожидая выполнения предписания, ночью немцы, окружив гетто, сами согнали людей в указанное место. Оттуда же, отобрав из толпы квалифицированных специалистов, погнали остальных к Сосенкам…

— Ублюдки! — Рассказ Свирида слышали все, у каждого на лице играли желваки по мере повествования, но первым не выдержал Жучков. — Я многого навидался в лагере. Эти суки стреляли в нас просто для развлечения, ставили на сотню человек ведро помоев и ржали, глядя, как оголодавшие люди дерутся за то гнилье… Но пятнадцать тысяч человек! За день!

Авдей спрятал лицо в ладонях и тихо застонал. Остальные молчат. Молчат, потому что нечего сказать. Слова не могут служить ответом на то, что совершили фашисты, — только веревка или, на худой конец, пуля. Немного помолчав, Свирид продолжил.

Рейхсканцелярия вместе с большинством остальных организаций оккупационных властей расположилась на бывшей улице Калинина, ныне переименованной в Шлоссенштрассе. Там же обосновался и Кох. Для того чтобы попасть на работу или вернуться домой, гауляйтеру достаточно было всего лишь перейти небольшой сад, находящийся позади здания рейхсканцелярии.

— Погоди! — перебил я Свирида. — Сад простреливается? Что, если мы посадим стрелка на чердак одного из домов, с которого открывается вид на сад?

— Не пойдет, — даже не раздумывая, покачал головой Свирид. — Попасть на Шлоссенштрассе практически невозможно. Вокруг всего района, где фашисты разместили свою администрацию, усиленные посты. Пускают только немцев и по специальным пропускам.

— В смысле, не немцев, которым выдан пропуск? — уточнил я.

— Фольксдойче. Кое-кто из немцев, живших в городе до войны, работает в немецких организациях. — Он сплюнул. — Предатели! Еще туда приводят пленных для всякой черной работы — улицы метут, нужники чистят… Но эти работают под охраной.