Благими помыслами
Шрифт:
— Представляешь, совсем варнаки распоясались, — пространно и многословно принялся разглагольствовать околоточный пристав на вопрос Андрея, где же это событие случилось. — Я же только третьего дня там отдыхал! Самое замечательное заведение в городе… было. Теперь, наверняка, закроют, ох, грехи наши тяжкие.
— Да что за заведение-то? — Не удержался Рябов, перебил старшего товарища.
— Жу-жу! — Издал первые, совершенно непонятные звуки полицейский офицер и даже глаза к потолку закатил: — ах, какие там козочки, я свою Машку на весь вечер в тот раз ангажировал….
Отчего-то первой ассоциацией на услышанное у Рябова получилось воспоминание об отчем
— Так это что, жертвоприношение прямо в публичном доме провели, что ли? — Переспросил практикант у Грязнова, никак не озвучивая ему свои последние соображения касательно непозволительных расходов.
— Ну, все же не в самом доме, во дворе. — Уточнил свой ответ загрустивший по поводу случившегося полицейский. И продолжил о своем, наболевшем: — жалко будет, если его теперь закроют.
До места преступления Рябов добрался очень быстро. И расстояние от полицейского управления там выходило плевое: буквально только пару кварталов пробежать, да к тому же по отлично замощенной улице, и общее представление о месте расположения этого публичного дома опять же все же имел. Не то, чтобы хоть раз туда ходил самолично, все же не дошло до такого, но это ж самая клубничка, волей-неволей на подобные места обращаешь свое внимание, даже без всякого посещения. А уж на самом подходе, так и вовсе ориентироваться стало легко и просто. Резонансное же преступление, считай, минимум половина полицейских со всего города там собралась, трудно такое количество белых полицейских кителей на фоне зеленой городской растительности не заметить.
В сам дом Андрей заходить все же пока не стал, через распахнутый настежь каретный выезд проследовал на внутреннюю территорию. Ну, Грязнов же говорил, что место преступления расположено где-то там, на внутреннем дворе. И таки да, уединенное, обставленное скамейками и обсаженное тенистыми деревьями место сейчас просто таки кишело высокими полицейскими чинами.
— А-а, явился практикант, — тон узревшего его Павла Никитовича был сварлив. — Небось, в глубине души торжествуешь сейчас, что твое предсказание сбылось?
— Скажете тоже, ваше высокоблагородие, — отверг все инсинуации в свой адрес молодой сыщик. — Разве ж можно подобному людскому горю радоваться, а тем более торжествовать?
— Ой, не скажи, еще как можно, — покачал головой полицейский начальник, но, вроде бы, стал смотреть в адрес Рябова чуть менее сурово.
— Скажите, ваше высокоблагородие, а фамилии и род занятий погибших установили уже? — Вопросил Андрей, глядя, как мимо него начинают проносить носилки с закрытыми какими-то тряпками телами.
— Да что там устанавливать! — Подъяпольский буквально рукой отмахнулся от назойливого практиканта, словно от назойливой мошки. — Сама мадам Жу-жу, точнее возвращенная в свет жидовка Голда Розенблюм, ее управляющий именно по этому
Возможно, полицмейстер еще долго продолжал бы сокрушаться по поводу несчастных полицейских, сумевших одним фактом своей гибели в столь одиозном месте замарать безупречный престиж возглавляемой им службы, но в этот момент со стороны небольшой группы людей, продолжавших грузить тела погибших в черном ритуале на носилки, к нему подбежал один из городовых.
— Ваше высокоблагородие, разрешите доложить! — За пять уставных шагов бегущий перешел на четкий строевой шаг. Несмотря на то, что, судя по всему, принесенная им новость была из разряда особо животрепещущих, вон как вся работа по выносу тел застопорилась, свои слова обращения к вышестоящему этот явный выходец из армейских рядов выговаривал громко, четко и размеренно. Андрею даже в какое-то мгновение захотелось его поторопить. — При выносе тел пострадавших в результате проведения богомерзкого черного ритуала, удалось установить личность одного из погибших….
— Ну! Не тяни, городовой! — Рявкнул внезапно сильно обеспокоившийся главный полицейский начальник, очевидно тоже, как и Рябов, ощутивший некоторую картинность и наигранность этого доклада.
— Так это… — сбился с парадного, молодцеватого тона городовой высшего разряда, — там, среди убитых старший сынок его превосходительства, князя Горбатого, обретается.
— Что?… Что ты несешь, каналья!… — Истошный рык главного городского полицейского самому Рябову очень сильно напомнил медвежий рык, был такой момент близкого знакомства с могучим хозяином тайги в его еще недолгой биографии.
Вот только в этот раз «Мишка» ревел вовсе не в вожделении близкой, но убегающей, либо просто недоступной добычи. Скорее этот встревоженный рев его высокоблагородия, господина Подъяпольского, напоминал рев того же медведя, укушенного в свой мягкий и незащищенный шерстью нос черной лесной гадюкой. Может, для такого могучего лесного гиганта подобное даже и не смертельно, но очень-очень больно. Андрей представил себя на месте полицмейстера, самолично докладывающего их местному губернатору, князю Василию Федоровичу Горбатому о смерти его наследника, и впервые очень сильно ему не позавидовал. Ну, а заодно понял причину подобной размеренности доклада. В древние века гонцу, доставившему настолько плохое известие, отрубали голову. Опытному городовому, конечно же, подобная участь не грозила, но он делал все, чтобы хотя бы своей выправкой и идеально выверенным докладом смягчить бурю начальственного негодования в свой адрес.
Однако, как ни гневайся, а реагировать на полученное сообщение Павлу Никитовичу все же пришлось. Быстрым шагом он направился в сторону тела, которое, в ожидании его прихода работники, занимавшиеся сбором трупов, пока не стали грузить на носилки.
— Борис! Как же так?! Что я теперь твоему отцу буду докладывать? — Воскликнул полицмейстер, едва только взглянув в лицо трупа, не сдержавшись, тем самым давая понять всем окружающим, и в том числе Андрею Рябову, что действительно, тело одного из жертв черного ритуала принадлежит старшему сыну их губернатора.