Благочестивые вдовы
Шрифт:
– Ничего.
Едва я положила трубку – опять звонок. И, не дав мне рта раскрыть, Катрин затрещала прямо в ухо:
– Согласись, ты представить себе не могла, что твой дирндль – музейная редкость? Земля Аусзеер, позапрошлый век! Ко мне прямо на улице подошла одна дама, владелица магазина народной одежды. Она отвалила кучу денег за твое платье и еще подарила мне отличные кожаные брюки: так ей хотелось, чтобы оно красовалось в ее витрине. Я уж не стала говорить, что это сокровище из мешка со вторсырьем…
Почти не слушая, я ждала, когда фонтан иссякнет, чтобы
– Тебе вовсе не нужно было уезжать, Катрин. Я взяла у Феликса тысячу, а твой «сутенер» – безобидный отец семейства, который каждый раз забирает своего сына после компьютерных курсов. Кстати, ты виделась с тем коммерсантом, моим попутчиком?
Поток красноречия Катрин приостановился, она даже удивленно охнула, стоило мне сказать «тысяча марок», но сразу же вновь вернулась к своей поездке:
– Твой торговец сувенирами был очень мил, пригласил даже переночевать у него, но я пошла в гостиницу. На деньги, вырученные за платье, могу теперь ночевать хоть в люксе…
– А как дела с картиной? – спросила я и услышала в ответ привычный вздох.
– В первом антикварном салоне ее неприлично долго изучали и с лупой, и без, расспрашивали, откуда она у меня. Говорю: семейная реликвия, сама понимаешь. Потом владелец потащил меня к себе в кабинет и запустил CD-ROM, a на коробочке надпись: «Stolen Works of Art». [23]
Расслабься, картина в списках не значится. Потом хозяина позвали в другую комнату, к телефону, что ли… Я бросилась к компьютеру и проверила Матисса. Представь, моя прекрасная одалиска действительно подлинник, к тому же объявленный в розыск. Как нам повезло, что я взяла не ее, а пейзаж!
23
Краденые произведения искусства (англ.).
Отрадно, что Катрин не загремела в кутузку, но получается, что самую ценную из четырех картин продать почти нереально.
– Ты сказала, что это было у первого антиквара, значит, он ландшафт не купил?
– Так я же не продала! Смешно, право слово, сколько он предложил. Тогда я побежала дальше. Второй антиквар попался весьма колоритный: золотое пенсне с овальными стеклами, причесан на косой пробор, сам в гольфах, на жакете пуговки с якорями, – я думала, такие только в кино бывают. Этот заплатил наличными, не задав ни одного вопроса. Наверное, был рад отделаться от грязных денег. Десять тысяч марок – неплохо?
Сумма производила впечатление. Впрочем, тот перекупщик не очень-то и разорился: полагаю, на самом деле картина втрое дороже.
– Ты возвращаешься?
– Честно говоря, не хочется. Я бы задержалась на пару дней. Здесь так чудесно! И когда еще поработаешь в сувенирной лавке! – Катрин совсем там размякла под альпийским солнышком.
Знаю я эту «пару дней»! Особенно не выбирая выражений, я напомнила, что во Франкфурте ее ждет работа и нечего там прохлаждаться, то есть бока греть!
– Пожалуйста-пожалуйста, замени меня еще пару раз! Ну зачем, в самом деле, мне торопиться? Деньги у тебя есть, ты продержишься. А Инсбрук – просто рай! Тут красотища! Горы! В каждом окне, во всех
Я вздохнула не хуже Катрин, прислонилась к косяку и закатила глаза. Она все пела:
– Все гуляют, полным-полно туристов, немцев, итальянцев. При известной ловкости им можно всучить тирольский наряд за любую цену. Вот скажи, чем отличается императорская тужурка от тужурки со стойкой? А что такое каринтийская свадебная блуза или небеленая рубаха, ты знаешь?
Я швырнула трубку. Ничего себе, еще хватает наглости передо мной выпендриваться! Тьфу, не спросила, как мне ей позвонить! А я-то хороша! Второй раз на те же грабли: вместо прежней подлой подружки завела себе еще одну предательницу. Она хоть из вежливости спросила бы, как у меня урок прошел! Лучше всего было бы сейчас поехать за Бэлой, а потом прокутить мою тысячу на море.
Не люблю сидеть в одиночестве. Но во Франкфурте у меня ни друзей, ни знакомых. Поэтому я несказанно обрадовалась приглашению Бернда Копенфельда, директора Народного университета, когда он позвал меня вместе с двумя другими учительницами и Моникой, секретаршей, к себе на дачу на барбекю. Вообще-то он жил в южной части города, в районе Оберрад, однако ему принадлежал еще и садовый участок на берегу Майна.
Среди пасторальных кустиков, грядок с салатом и клубникой стоял маленький домик. Наша компания, сидя на террасе в кружевной тени яблонь, учтиво восхищалась садом и садовником. Цветы благоухали, дети Копенфельдов играли с ручным хорьком, осы кружились над пирогом со сливой, который супруга директора испекла собственноручно. Давненько не выпадали мне минуты такого блаженного покоя. Какое счастье, мое участие в светских беседах не требовалось: фрау Копенфельд и Моника, опять разодетая, как дива с обложки модного журнала, добавляли в полуденный воздух жужжания, обсуждая рецепты доктора Биолека и победу диеты над всякими хворями.
После кофе мы прошлись по бережку до знаменитой усадьбы Гербермюле, в стенах которой в девятнадцатом веке Марианне фон. Виллемер, отдыхавшей на лоне природы, нанес визит уже пожилой Гете. Пробил звездный час Копенфельда-германиста: он рассказал нам о названной даме, исключительной в своем очаровании, и процитировал стихотворение из «Западно-восточного дивана». Стихотворение-де сочинила Марианна, а великий поэт включил его в сборник и потом всю оставшуюся жизнь помалкивал, кто же истинный автор. Ничего не скажешь, материалом Бернд владел.
Когда учительницам налили десертного вина, они стали бубнить что-то мало мне понятное, ибо сугубо профессиональное. При слове «куриккулум» [24] я почувствовала себя аферисткой, а когда речь зашла о структурной дидактике преподавания языков, глубоко задумалась о смысле жизни.
Спасли меня дети. Им явно хотелось рассказать гостям о своем питомце, но взрослые не обращали никакого внимания на их возню. У меня одной не было более важных занятий, поэтому вскоре дети потащили меня за обе руки к клетке.
24
Учебный план.