Благодаря и вопреки

Авакова Марина

После кесарева сечения шрам плохо заживал, и он каждый вечер и каждое утро обрабатывал ей рану и делал перевязки.

Как-то после встречи с друзьями сильно навеселе он упал в ванной и расшиб себе голову и бровь. Кровь заливала глаза, лицо. Ирина билась от испуга в истерике. Ее родители повезли его в больницу. Хирург оказался страшным приколистом и, накладывая на бровь швы, прикрепил марлю бантиком. Когда утром муж проснулся, оказалось, что он ничего не помнит. Разъяренная Ирина решила было устроить грандиозную разборку, но муж моргнул, и края бинта заколыхались, как крылья у бабочки. От хохота она опустилась прямо на пол, а «бабочка» порхала с каждым движением век…

Но сейчас память отказывалась вспоминать светлую сторону их жизни и подсовывала только плохое. Вечный халат по субботам и воскресеньям. Сказки о потерянных или украденных у него деньгах. Слюнявые поцелуи и тошнотворный запах перегара после частых попоек. Постоянные опоздания с работы и снова вранье о деловых встречах. Слова свекрови «Заимел бы богатую любовницу, чтобы она нас содержала». И звонок этой любовницы, в подробностях описывающей ее, Ирины, спальню. И наконец,

ее уход, а вернее бегство с ребенком из квартиры мужа в семь утра. Он делал вид, что спит и ничего не слышит…И еще много всяких омерзительных мелочей, которые вылезали из памяти и заставляли вздрагивать от отвращения и обиды. Но все это позже, когда пришло полное осознание конца. Любовь стала уходить постепенно, сначала были первые редкие звоночки, когда чувство разочарования как острый нож прорезало все ее существо, но растворялось в привязанности, совместном быте, заботах о ребенке. Потом стало расти раздражение, чувство обиды, неудовлетворенность, которые полностью вытеснили любовь и привели к полном у равнодушию. Она была готова к разрыву, но не могла сделать первый шаг. Она жила в надежде на то, что все рассосется само собой, без ее вмешательства. Поэтому, когда она узнала о любовнице, женская обида быстро сменилась чувством радости от освобождения и отсутствия собственной вины: не она бросила, а ее вынудили уйти. Сейчас, спустя много лет, Ирина понимала, что это было не очень честно с ее стороны, но не особенно себя корила. При всем том, что никаких иллюзий по отношению к бывшему мужу она не питала, она наивно думала, что после развода они расстанутся цивилизованно: у них был общий ребенок, ответственность за которого им нужно было нести вдвоем. Но так думала она одна. Он с готовностью исчез не только из жизни Ирины, но из жизни дочери. С концами, без встреч и звонков. Сначала она не поняла и пыталась успокоить ребенка фразами, типа «папа тебя очень любит, просто он сейчас очень занят». Она наивно думала, что когда в нем говорит чувство оскорбленного мужского достоинства: перебесится, успокоится и вспомнит про дочь. Но она ошиблась и в конце концов поняла, что мужу все это просто не нужно. Точка невозврата наступила тогда, когда она увидела глаза ее четырехлетней дочери, ожидавшей в течение 15 минут, когда папа подойдет к телефону и услышавшей лицемерные слова ее бабушки, что «папа, оказывается, ушел, а я не заметила». Тогда Ирина поняла, что никогда не простит и никогда не забудет. Нельзя простить боль, причиненную ребенку. Потому что ничем и никогда нельзя излечить травму, нанесенную предательством отца. Рана заживает трудно и медленно: «Мама, а ты меня не бросишь?», «Мама, а ты с работы вернешься?», «А сегодня в школе меня спросили, кто мой папа, а я ответила, что у меня папы нет»… А шрам останется навсегда. И собственное бессилие перед этой детской болью, и желание убить, когда видишь лицо дочери, наблюдающей, как чужой папа завязывает шарфик на шее своего чада…

Потом ее Вика загорелась желаем выдать ее, Ирину, замуж. У ее родителей был небольшой магазинчик радом с их домом. Как-то Вика, ей было лет пять, заходит домой и выдает:

– Ты знаешь, сейчас к дедушке в магазин пришел какой-то мужчина и спрашивает: «У вас нет свободных женщин? Я жену себе ищу»!

Ирина смеялась и плакала одновременно. Но статус «свободной женщины» держался за ней почти шесть лет. Ирина делала все, чтобы Вика чувствовала себя комфортно: и дело вовсе не в том, чтобы она ни в чем не нуждалась. Слава Богу, судьба в лице ее сестры наделила Ирину потрясающим зятем, который делал для Вики все, что в его силах. Ирина старалась быть и была для своей дочери не только матерью, но и другом. Каждый вечер перед сном, они долго шушукались и хихикали, рассказывали друг другу обо всем, что их радовало или беспокоило, и затихали только после возмущенных криков бабушки: «Ирина! Завтра ребенку в школу, а вы дурака валяете! Ни днем ни ночью от вас покоя нет!»

Ирина четко определила границы своего личного пространства: дочь, родители, друзья. В ее жизни появлялись мужчины, но срок их присутствия зависел от того, как долго они не пытались эти границы нарушить. Стоило кому-нибудь из них произнести: «Ну, подождет твой ребенок», «Мне хотелось бы, чтобы ты уделяла мне больше внимания», или просто дать понять, что он ждет от Ирины нечто большего, чем то, что она была готова дать, то отношения резко, а порой и грубо заканчивались. Ирина отдавала себе отчет, что это ее психологический «сдвиг». Но менять ничего не собиралась. Спокойствие дочери и собственная независимость от мужчин стали той опорой, которая помогала жить, и той стеной, которая защищала ее и Вику от новых переживаний.

А потом появился Саша. Ирина вместе с сестрой, зятем и несколькими его друзьями сидели в какой-то кафешке. Друзья приехали в их город впервые, бегали по улицам с фотоаппаратами, снимались на фоне храмов, катались на канатке. Ирина устала и хотела домой. Она давно потеряла интерес к разговору, который скатился к обсуждению предстоящих деловых встреч, и обвела зал глазами. Ее в упор, не стесняясь, рассматривали. Ирина отвела взгляд. Через какое-то время снова посмотрела в сторону мужчины: «Может, знакомый?» Тот поймал ее взгляд, улыбнулся. Улыбка хорошая, открытая, ничего оскорбительного. Стараясь не казаться хамкой, Ирина вежливо улыбнулась в ответ и забыла о нем, увлекшись разговором с сестрой о проблемах школьного образования. В итоге они пришли к неутешительному выводу, что прежде, чем принимать на работу педагогов, их необходимо проверить у психиатров.

– Как ты думаешь, надолго они завелись, – спросила она у сестры, кивнув в сторону мужчин.

– Не знаю, – пожала Нина плечами. – А что?

– Нин, я устала, и голова болеть начинает. Я незаметно улизну.

– Одна?

– Можно подумать, за дверями очередь насильников и убийц выстроилась! Машину поймаю и через десять минут буду дома.

Чмокнув Нину, она быстро

бросила в сумку мобильник и сигареты и выскользнула из кафе. Уже стемнело, но эта часть города была ярко освещена. Туристический центр старого Тбилиси был прекрасен и днем и ночью. Маленькие узкие улочки, кафе и рестораны, церкви и храмы, купола Царских серных бань, Кура, в водах которой отражалось все это великолепие… Все это Ирина любила до безумия. Но любила наслаждаться этим не в шумной компании, а в одиночестве, спокойно и без суеты. Она прошла к реке, оперлась о перила и стала смотреть на воду, святящуюся огнями, казалось бы, изнутри.

– Красиво. А вы на этом фоне еще прекраснее. – Он смотрел на нее и улыбался.

Высокий, широкоплечий, крупный. Лет сорока. Черты лица по-европейски правильные. Не суетится, стоит, как ни в чем не бывало, как будто имеет на это право. Обычно в подобных случаях Ирина давала понять, что продолжать разговор не намерена, и старалась уйти. Но на этот раз уходить не хотелось. Как ни странно, человек вызывал доверие. На всякий случай Ирина решила показать когти:

– Не люблю людей, льстящих шаблонами. Красиво – да, а я смотрю на себя в зеркало и знаю, сколько мне лет.

Он рассмеялся:

– Если бы вы ответили по-другому, я был бы разочарован. Но вы либо лукавите, либо у вас занижена самооценка. Давайте заключим перемирие: вы соглашаетесь немного со мной погулять, а я не буду говорить о том, как вы мне нравитесь.

Ирина собралась отказаться, но он опередил ее.

– При первом же вашем требовании, я отвезу вас домой.

Он сказал «домой», а не «куда вы скажете», и это почему-то на нее странно подействовало. И они гуляли по ночному городу, говорили обо все и ни о чем. И ей было спокойно и надежно. И не надо было быть настороже, можно было смеяться, когда смешно, и ласкать подбежавшую собаку, и смотреть на небо и на него без опасения, что он не так поймет. Когда она устала, он сам, не спрашивая, сделал короткий звонок, и через несколько минут подъехала машина, и он отвез ее домой. Саша позвонил через два дня, сказал, что купил билеты в 3Д и что Ирина и Вика должны быть готовы через 3 часа. Он приехал за ними вместе со своим сыном Давидом, года на два старше ее дочери. Они хрустели попкорном и шарахались от летающих чудовищ, а после фильма ели в парке мороженое. «Так не бывает!» – вертелось у нее в голове. Но оказалось, что бывает. Дети подружились, а Ирина впервые за столько лет не разрывалась между дочерью и понравившимся ей мужчиной, и не защищала свое пространство, потому что Саша сразу же стал его частью. Сашина жена и мать Давида жила в Англии с новым мужем. Поэтому и угрызений совести Ирина не испытывала. Он очень просто сделал ей предложение, и она так же просто, не раздумывая, согласилась. «Так не бывает!» – думала она по ночам, утром снова жила этой своей новой жизнью и новыми ощущениями от того, что все проблемы решаются Сашей легко, и это не проблемы вовсе, а так, одно удовольствие. Прошло пять лет, и Ирину все реже посещало это чувство нереальности. Дети выросли, Давид продолжил учебу в Лондоне, Вика училась в Москве, в ГИТИСе, на актерском факультете. Она была талантлива, умна и красива той внутренней красотой, которую в девятнадцатом веке называли одухотворенностью. Саша занимался бизнесом. Как она узнала позже, он был не просто, а очень богат. Ирина была классным переводчиком, и, поняв, что жена не может целыми днями бегать по магазинам и косметическим салонам, Саша открыл для нее переводческое бюро. Наконец-то, она стала заниматься любимым делом не потому, что нуждалась в деньгах, а потому, что это доставляло ей удовольствие. Хотя сознание того, что она самостоятельно зарабатывает и не сидит на шее у мужа, грело ее душу и самолюбие. Саша посмеивался, но не мешал, а наоборот, помогал и давал дельные советы. Фирма процветала. Он умел предугадывать ее желания, чувствовать перепады настроения, переводить в шутку назревающие конфликты. Он показал ей Флоренцию и Рим, он исполнил ее мечту и повез ее в Иерусалим. Бродя по древним улицам священного города, она, наконец, поверила, что так все-таки бывает.

* * *

Очень хотелось курить. Ирина встала, взяла с журнального столика сигареты и зажигалку, вышла на балкон и закурила. Чувство тревоги навалилось с ново силой. Рука, державшая сигарету, дрожала, а ее вкус показался ей горьким. Внезапно она услышала какой-то щелчок, повернулась и сквозь стекло балконной двери увидела, как дверь, ведущая из номера в коридор, осторожно открылась. Это было невозможно, так как двери были оборудованы электронными замками, открыть которые можно было только с помощью специальной карты. Она резко вошла в комнату и закричала. Она кричала всегда, когда ее что-то неожиданно пугало. Она понимала, что это не только некрасиво, но и неприлично. Но сделать с собой ничего не могла. Особенно Ирина боялась летающих и ползающих тварей. И стоило какой-нибудь мохнатой бабочке сесть на нее, она издавала дикий вопль, пугающий родных, соседей и прохожих на улице. Крик вырывался еще до того, как она осознавала размеры опасности. На это раз эта ее способность реагировать пронзительным воплем на неожиданную угрозу спасла жизнь ей и Саше. От неожиданности мужчина выронил пистолет, на мгновение застыл на месте, а потом выскочил в коридор. За дверью раздались выстрелы. Из спальни выбежал Саша.

– Что случилось? – он тряс ее за плечи, стараясь привести во вменяемое состояние.

Не в силах выговорить ни слова, Ирина пальцем указала на пистолет. Саша как-то сразу осунулся и побледнел.

– Я не успел… Не успел… – то ли прохрипел, то ли простонал он.

В дверь стучали, из коридора доносились громкие голоса, и в номер ворвалось несколько человек. Новый охранник мужа с оружием в руках, несколько перепуганных служащих и администратор отеля. Ирине казалось, что все это происходит не с ней. Она повернулась к мужу в надежде, что он сейчас решит все проблемы. Но Саша повел себя странно. Он сел на диван и закрыл лицо руками. Ирина как-то интуитивно поняла, что надо разбираться самой. Она набросилась на администратора.