Благодарю, за всё благодарю: Собрание стихотворений

Голенищев-Кутузов Илья Николаевич

ЭДЕМ

1

Когда в изнеможении лежит Весь мир, и ты, и всё, что сердцу мило, И поглощает мрак оледенелый Пожарища, в тот предрассветный час Смывают воды нового потопа Твои дела. И утром ты увидишь Средь облаков, на небе бездыханном, Архангела с пылающим мечом. О, как печален взор неумолимый Стоящего на страже у дверей Земного Рая…

2

Вокруг земли я помню океан, Где вечно волны катятся, рыдая, И разве птица крикнет, пролетая, О тишине обетованных стран. Там средь валов в неумолимом танце Проносятся

обманчивой чредой Зловещий Летучие Голландцы. Лишь раз в сто лет за призрачной чертой, Когда яснеют очи океана, Видна страна, светла и осияна. Там тишина, как девушка, вздыхая, Рукою любящей корабль обнимет твой. И вдруг поймешь – архангел огневой Меч опустил пред древней дверью рая. 1929

ПОДРАЖАНИЕ «ПЕСНИ ПЕСНЕЙ»

Подоприте, яблони, меня, Поддержите, травы полевые. Жалом уязвленная огня, Слышу колесницы боевые, Храп коней и пламенную рать, И трубы разгневанной призывы. И хочу, и не могу бежать, – Веют, веют огненные гривы. Только душный хмель садов Твоих Вкруг меня, и смертное томленье. Где Ты, повелитель и жених? Только вихрь кружится в отдаленьи. Я ль пойду, блуждая, как во сне, Древнею дорогой безотрадной. Тонкий пепел пал на сердце мне, Волосы развеял ветр прохладный. В вертограде Вышнего отца, Знаю, знаю, ждет меня любимый, Кто связал и развязал сердца, Кто горит и жжет, неопалимый. Жажду, жажду огненного дня, Размыкаю дали голубые… Подоприте, яблони, меня, Поддержите, травы полевые. 1929

ИЕЗУИТСКАЯ ЦЕРКОВЬ В ДУБРОВНИКЕ

Уподобимся мертвым. (лат.).

Игнатий Лойола

Облаками свод небес украшен, Даль спокойна и ясна. Сквозь прозрачные аркады башен Голубеет синяя волна. Вновь со мной эпические музы И печаль средневековых стен. В лабиринте улочек Рагузы Вижу храм, где прошлым бредит тлен. О, по обмелевшим водам веры Плоскодонное, надежное судно! Здесь не виснут цепкие химеры, Здесь Бернар не жег. Но всё равно Ты войдешь в триумфе пышной фрески На плафоне винно-золотом. Ты увидишь профиль хищный, резкий Иберийца с каменным крестом. Ангелы (иль пухлые амуры?) Час победы громко вострубят. Шествуют торжественно авгуры, Корчится барокко колоннад. И мелькают тени в лихорадке. О Тибулла нежная латынь! – Всё звучит какой-то голос сладкий, Словно глас пророческих пустынь: «Изнемогшие придите чада, Истомленные грехами всех дорог. Здесь сиянья, лики и прохлады, Снисходительный, понятный бог. Вероятное мы истолкуем верно, Мы развяжем, свяжем и простим, Мы прощаем слабости и скверны, Поспешая к малым сим». Пламенники вспыхивают тускло, Вкруг Мадонны сонм теней, И втекают в мертвенное русло Все тревоги многотрудных дней. Только там, за древними стенами, Слышишь – бьется буйная волна, Ветр приморья спорит с облаками, И душа свободою пьяна. Выйди в порт – там со всего Востока Собралися корабли. Дышит грудь уверенно, глубоко, Черный парус чудится вдали. Всё властнее древний бред стихии – Призраки качаются галер. Может быть, сюда из Византии Некогда усталый Агасфер. Оживая, шепчутся преданья С недоверчивой волной. Египтянка шепчет предсказанья, Сгорбившись над маленькой рукой. И над рокотом пучин склонившегося Влаха Недоверчиво следит, завидя с моря град, Хищного поклонника Аллаха Дальнозоркий суеверный взгляд. 1926

LA GENTILISSIMA

Е.Л. Аничкову

О,

язык давно прилип к гортани, И в груди иссох предсмертный крик. Средь неясных форм и очертаний Долго шел, скрывая смертный лик. Вышней розы тайны совершенны. Запада упорный пилигрим, Я узнал видения Равенны, Голосом пророческим томим. Тайные раскрылись сердцу двери, Пелена упала с глаз слепца, И прошел, как призрак, Алигьери С тенью славной вещего певца. Всё слилось в одном победном кличе, Бытия распутался клубок. Ясен смысл обманчивых обличий: В синем небе образ Монны Биче Всеобъемлющ, ясен и глубок.

ПЕТРАРКА

Е.В. Аничкову

Ни да, ни нет… Один на грани двух времен… Уж посетила смерть апрельскую долину И голос Туллия померкнул. К Августину Склонился гордый дух, бессмертием смущен. Где Капитолий, Рим, восторг и плеск племен? Всё низвергается в беззвездную пучину. Чрез сотни лет один на грани двух времен Стою, охваченный сомненьями, как он. О Боже, истина и красота – одно ли? Ни да, ни нет… 1923

«Над тихой Адрией осенней…»

А. Дуракову

Над тихой Адрией осенней Чистосердечный смех богов. И хмелем солнечных видений Небесный зыблется покров. Вскипают, плещутся тритоны, – И вот упругая волна Трезубцем гневным Посейдона В наяды плоть превращена. Душа летит огромной птицей Над празднествами нереид, Спеша простором насладиться, В лазури радостной парит, Отвергнув жребий свой невечный, В сияньи изначальных слов Звучит, как смех чистосердечный Адриатических богов. 1929

АНКОНА

Оранжевый парус – в пол-небосклона – Диск лучезарный дня сокрыл. И я увидел тебя, Анкона, При первом блеске вечерних светил. Там, надо мною, янтарно-лиловый Полог бледнел небесной парчи. И город мерещился средневековый, И в стеклах собора умирали лучи. И в каменных доспехах молодой кондотьере На гранитной гробнице в притворе лежал. А вокруг романские грозили звери – Оскалом клыков, остриями жал. О, блаженство почить пораженному роком – Ничего не надо, никого не жаль – В приморском соборе на холме высоком Где лампады колеблет Адрии маэстраль. Осушив до дна безнадежности чару, С улыбкой предсмертной глядеть, как скользит Огромный оранжевый парус К закатным садам Гесперид. 1928

«Голубая дымка окарино…»

Голубая дымка окарино Тает в венецейской тишине, Или улыбнется Палестрина Траурной гондоле, и весне, И случайным, робким, нищим звукам У благословенных берегов, Чтоб на миг невоплощенным мукам Даровать бессмертие богов. 1929

«Утерянная солнечная Хлоя…»

Утерянная солнечная Хлоя, Всё ближе небо пламенного лет; В моей душе пылает, словно Троя, Твое лицо. Но нет мольбе ответа, Но голос мой в морских просторах тонет, Но губы тщетно ищут губ прохладных И тела гибкого. Лишь ветер гонит На север дикий от утесов жадных. Приморский ветер. Верно эти песни Он донесет к тебе, он не обманет. И странно дрогнут утренние тени У ложа твоего. И в полумгле предстанет Твой скорбный друг. И, плотью облаченный Мечтания, останется с тобою, Ловя губами лепет полусонный, Пока заря не встретится с зарею. 1929